Сижу на кухне, смотрю на ребят. Мужики много едят (в особенности Коршун), немного выпивают. Но все больше разговаривают. Стрельников при помощи Кондрата быстро пересказывает Сергею подробности нашей эскапады, которые предшествовали его освобождению. Тот слушает, хмурится.
— Зря вы Ксюхе позволили во все это вмешаться.
— Можно подумать, ей можно что-то запретить, если уж она себе какую-то идею в голову вбила. И потом она у нас девчонка боевая. Ванька-встанька, а не баба! Били ее били, а она хоть бы что.
Мрачно ворчу:
— Ага! Дед бил, баба била, а потом мышка бежала, хвостиком махнула…
— Это вы о чем?
И тут мы все трое осознаем, что Коршун-то выпал из жизни еще до того, как на меня свалились мои последние беды. Странно. Сейчас мне кажется, что все произошедшее со мной совсем недавно, здесь, в этом доме, или снилось мне, или это были эпизоды из какой-то иной реальности. Так далеко все это теперь отодвинулось.
Рассказывать не хочется. Но Стрельников уже начал, а Кондрат продолжил. Коршун смотрит на меня исподлобья. Взгляд тяжелый, задумчивый. О чем думает? Что там творится в его голове, под шапкой отросших темных волос, в которых я с удивлением вижу серебристые нити?
Слава богу и Стрелок, и Кондрат не сговариваясь опускают все детали, связанные с изнасилованием и вообще все интимное. Не хотела бы, чтобы Коршун узнал подробности. И так-то неловко… Настолько, что в глаза ему смотреть не могу. Зато взгляд постоянно норовит задержаться на его руках. Помню, что мне говорил Антон про то, что ему ломали пальцы и вырывали ногти… Они, кстати до сих пор еще не отросли — на нескольких пальцах какие-то пока не до конца сформировавшиеся наросты, а не нормальные ногти. Мизинец, безымянный и средний на правой руке. Указательный — на левой. Он замечает мой взгляд и прячет руки под стол.
— Так что этого ублюдка, который Ксюху заказал, не нашли.
Я киваю.
— Значит новые покушения вполне вероятны?
Пожимаю плечами. Что я могу на это сказать? Коршун переводит свой тяжелый взгляд на Стрелка с Кондратом.
— Чтобы одна она и думать не могла где-то находиться. Ночевать будете здесь по очереди, или как вы уж там договоритесь. Но чтобы безопасность ей была обеспечена максимальная. Пройдитесь по периметру участка. Сигнализация, камеры слежения, весь фарш. Что я вам буду рассказывать, не дети малые…
Спрашиваю тихонько:
— А ты? Где все это время будешь ты?
— Тебе срифмовать?
Смотрит. Молчит. Забылся и опять вытащил руки из-под стола, постукивает пальцами по столешнице. Опять не могу оторвать взгляд от них.
— Мне, если выжить хочу, теперь одна дорога — в заграничное турне. С заходом к пластическому хирургу. И сваливать мне лучше бы прямо сейчас, да только сил что-то нет совсем.
С усилием трет лоб, словно стирая с него вместе с набежавшими морщинами скверные мысли. Стрельников и Кондрат только переглядываются.
— Зачем сегодня-то? Ксюха увезла тебя чисто. Мы со Стрелком тоже чисты — у обоих хорошо подготовленное алиби, которое будет кому подтвердить.
Коршун только головой качает.
— Да на хрен им ваше алиби? Они менты что ли? Близких друзей, которые на такой идиотизм, что вы совершили, пойти могут, у меня двое. Сколько народу по джипам палило? Тоже двое. Два и два в этом случае выходит не четыре, а Стрелок и Кондрат. Никто ваше алиби и проверять не будет. Возьмут вас под белы рученьки, отвезут в лесок соседний, и все вы там расскажете, как миленькие. А потом еще и могилку себе своими ручками выкопаете. Да и ты, Ксень… Тебя с твоим мотоциклом они сразу к этим двоим привяжут.
— Не привяжут. Я его купила только пару дней назад. Никто не знает…
— Но узнает тут же, как только ты на него снова сядешь.