Сестрам Кристофа тоже сообщают о том, что их брат разыскивается за совершение тягчайшего преступления. Почему-то мне кажется, что это известие их не удивляет.
Мне трудно понять, что творится в их головах. Неужели есть люди, для которых деньги настолько важны? Важнее жизни другого человека, важнее собственной совести?.. И ведь Кристоф не был беден! Он собирался убить меня не потому, что в противном случае стали бы голодать его сестры, или он сам. Совсем нет! Нет, не понимаю. И, наверно, никогда не пойму.
Ситуация поворачивается на 180 градусов. Если раньше бабушка тащила меня ради моей же безопасности во Францию, то теперь все уверены, что мне будет спокойнее в России. Стрельников через скайп кричит, чтобы я немедленно ехала назад. Кондрат пишет о том же. Мой продюсер спит и видит, когда же я опять буду к нему поближе, и он сможет наконец-то как следует взять меня в оборот. И я, кажется, ничего не имею против. Неужели последние события все-таки выбили из меня такую дурь, как творческий кризис?
Но ехать в Россию я пока что не могу. Как представлю, что я вновь одна-одинешенька в своем доме… В том самом, где… Нет, не могу и все тут. Спрашиваю у бабушки в силе ли еще ее разрешение пожить в Ле Туке. Она конечно же подтверждает это, хоть и очень беспокоится.
— Ты уедешь, а мы ведь с тобой так и не поговорили толком обо всем этом кошмаре. И о тех фотографиях, которые меня чуть в гроб не вогнали.
— Бабуль, там не о чем говорить. Правда. Что было — то прошло.
— Но как этот мерзавец все это время смел смотреть мне в глаза, появляться в моем доме? Я… Я приняла решение, маленькая моя. Если этот тип еще раз посмеет попасться мне на пути, я просто убью его.
— Бабуля…
Честно говоря, мне страшно. Бабушка никогда не бросает слов на ветер. А сейчас в ее голосе звучит глубокая, искренняя, непоколебимая убежденность.
— А что бабуля? Я — женщина старая, жить мне осталось всего ничего. Мне не страшно. И тюрьме долго сидеть не придется — раньше помру. А этому гаду жизнь я укорочу. С удовольствием.
И добавляет почти шепотом:
— Счастье, что твой дед до этого ужаса не дожил. Ведь как он его любил, этого Сашку. Говорил борзый, далеко пойдет…
— Он и пошел.
— Чтоб ему на этом пути шею свернуть!
Близится осень. Эта пора во Франции, даже на севере страны, выглядит совсем не так, как у нас в России. Ни тебе гнетущей серости, ни заполоняющей все чавкающей грязи. Иногда промозгло. С моря периодически дует довольно-таки мерзкий ветер. Но лето еще не до конца сдало свои позиции и большинство дней по-прежнему великолепны. Много езжу. В основном на мотоцикле. Здесь мне скрывать свои мото-таланты не от кого и незачем. И каждый день жду каких-то действий со стороны Борзунова… Или со стороны Кристофа.
Ну, кто первый?!
Ставлю на Борзунова, так что почти не удивляюсь, когда в один из дней вижу его у порога своего дома. Входит, грубо оттолкнув меня от двери. Осматривается.
— Очень мило. И чего тебе спокойно не жилось?
На «ты»? Действительно плохо дело…
— Будете убивать?
— Ну да, а ты чего хотела?
— Счастья, любви, мужа, детей…
Вижу, что начинает беситься.
— Тогда не надо было связываться со мной.
Улыбаюсь криво. Хоть все давно для себя решила, умирать страшно. Наверно, это действительно слишком высокая цена: моя жизнь за его испорченную карьеру. Но поскольку я большая любительница заниматься самокопанием, то уже давно поняла: что-то во мне надломилось.
Скорее всего изначальный надлом произошел еще тогда, когда на меня 13-летнюю обратил свои взоры Александр Борзунов. Но потом он сросся и все, скорее всего, обошлось бы. Да вот только все последующие удары, те, что с удивительной настойчивостью настигают меня в последнее время, судя по всему раз за разом приходятся на то же самое, и без того слабое место… А я могу бороться только пока мне есть за что. Сейчас, похоже, ничего такого у меня просто нет… Профессиональный психолог, оценивая ситуацию, которую я же сама и создала, наверняка сказал бы что-нибудь о проявившихся у меня суицидальных наклонностях. Может и так. Им, профессиональным психологам, виднее.
Борзунов делает приглашающий жест.
— Пойдем, пройдемся вон… до скал. Ты ведь не рассчитываешь удрать?
Вынимает пистолет и снимает его с предохранителя. Действует как-то слишком картинно, и моя и без того наверняка вполне себе маньячная улыбка становится еще шире. Не могу поверить, что я когда-то, сидя затворницей в своем тихом загородном доме, мечтала о каких-то приключениях, страстях и чем-то подобном. Прав был мудрец, который сказал: бойтесь мечтать. Мечты иногда имеют неприятную особенность сбываться.