Допрос. Многочисленные звонки: в Париж, по-моему даже в Москву. Проверка разрешения на мой пистолет. Опять допрос. Я устала. Как же я устала. Но мне хорошо. Многодневное ожидание, связанное с диким ежесекундным напряжением и страхом, наконец-то завершилось. Кристоф мертв. Борзунов тоже. И у меня нет никаких сомнений в том, что ни одного, даже самого захудалого угрызения совести из-за того, что я убила человека, мне испытать не доведется. Просто потому, что это не человек, а Александр Петрович Борзунов…
Сижу в комиссариате до вечера. Обращаются со мной хорошо. Два раза кормят, поят чаем. К вечеру последние проверки завершены. Несколько раз звонит Шарль, а следом за ним кто-то из Парижа в таких полицейских чинах, что у местного начальства даже погоны начинают топорщится от уважения. Меня отпускают.
А с утра пораньше ко мне в дом начинают ломиться журналисты. И французские, и что удивительно наши. Быстро они… Результат их приезда не заставляет себя ждать — уже в вечерних новостях я вижу себя и слушаю, как разные телеканалы по своему пересказывают и комментируют произошедшее.
Звонит бабушка. Она настаивает на том, чтобы я приехала к ней в Париж. Звонят Жан-Поль и Кнут. Мы хоть и расстались с ними, но разошлись так же легко, как и жили. Мальчики беспокоятся, восторгаются и опять-таки кричат «О-ла-ла». Точнее кричит Жан-Поль. Сдержанный Кнут (сказывается скандинавская кровь!) лишь кратко говорит мне: «Ты молодец». Наконец, звонит Стрельников и возмущенно рычит, чтобы я немедленно вышла из тени и включила скайп. Забавно видеть в одном экране сразу две физиономии. Даже три. Потому что рыжая подружка Стрельникова нет-нет да оттесняет то Кондрата, то Егора, чтобы тоже вставить хоть словечко в наш общий разговор. Они в шоке. Они в восторге. Они не понимают…
— Больше никогда не буду спорить с бабами. Вон оно чем кончается, — говорит Стрельников, смеется и качает головой.
Его подружка тут же дергает его за ухо и обещает припомнить ему эти слова.
— Ксюх, ты прям какой-то супер-киллер. Джеймс Бонд отдыхает.
Это уже Кондрат.
Я еще раз пересказываю им все подробности. Они опять приходят в поросячий восторг от того, что враг повержен, а я отделалась лишь легким испугом.
— Ты теперь у нас знаменитость, — опять басит Кондрат. — Я обещал своим мужикам, что познакомлю их с тобой. Пусть учатся, как вопросы надо грамотно закрывать, понимаешь.
— Мне тут Коршун написал, — Стрельников быстро выстреливает в меня взглядом.
Я лишь задираю бровь.
— До него, похоже информация как до жирафа, с задержкой доходит. Требовал, чтобы мы нашли того психа, что фотографии те с его отцом в И-нет выкладывает. Я ему в ответ — это Ксюха.
Мне по-прежнему больно, но я старательно делаю вид, что это не так.
Я, знаете ли, все еще иногда фантазирую. Представляю себе, как Стрельников или Кондрат встречаются с Коршуном. Причем встречаются уже зная со всеми подробностями, как жестоко и несправедливо он поступил со мной. Естественно они целиком и полностью на моей стороне! Вижу, как Коршун к ним со всей душой — мол, братишки. А те в ответ отворачиваются от него, а потом гвоздят его суровыми словами. Как дура ежевечерне придумываю им речи. Одна пламенней и душещипательней другой. Потом сама же редактирую их, и сама же придумываю то, что отвечает им на их гневные эклиптики Коршунов. Как он винится, повизгивает, осознает «свою вину, меру, степень, глубину».
Смешно. Ребята, как бы хорошо они ко мне не относились, из-за бабы со старым, проверенным в боях другом ругаться не станут. Может выскажут разок что-то вроде: «Коршун, ты не прав». И все.
Интересуюсь:
— Как думаешь, про то, что я убила его отца, он уже слышал?
— Да кто его знает. Больше он у меня на горизонте не возникал. Я, знаешь, послал его.
Вот это да!
— С чего это?
— А с того. Идиот он безмозглый.
Не верю своим ушам.
— Это ты из-за меня что ль?
— А из-за кого? Дерьмо он, если после всего того, что ты для него сделала, так с тобой… Причем из-за фоток, за которые его папашку за яйца подвешивать надо было, а не тебя оскорблять. И все. Закрыли тему. Не хочу об этом.
Кондрат и Стрельников молчат. Я тоже молчу. Влезает рыжая, явно желая разрядить атмосферу.
— Ксень, а ты когда назад в Москву-то? Или теперь в Париже так жить и будешь?