Еду на запланированное еще вчера совещание. Долго сидим и перетрясаем написанное мною. Текст не нравится продюсеру, не нравится режиссеру. А мне в свою очередь не нравится то, что у нас получается после того, как я вношу все их правки. И здесь все наперекосяк…
Возвращаюсь домой уже к вечеру. Едва успеваю засунуть в холодильник еду, за которой заезжала в магазин, как в дверь звонят. Кто бы это? Оказывается — Кондратьев. Они со Стрельниковым меня потеряли, и теперь он некоторое время ругается на меня — почему не сообщила о том, что собралась на дачу. Я любуюсь им. До чего хорош. Физиономия встревоженная. Плечищи пудовые. От него так и прет темной мужской энергией. Очень мне нравится. О чем ему и сообщаю. Кривится в ответ.
— Был-бы хоть тут Коршун, приглядел бы за тобой, а так… Уезжай. Слышь, голуба-душа? Уезжай ты…
— До городу Парижу, ихде мой миленькай живет?
Он кивает, не сводя с меня просительного взгляда. Тихонько смеюсь.
— Скажи-ка мне, Кондрат, а как тебя зовут-то? Уж столько мы знакомы, вместе пили, под одной крышей спали, обнимал ты меня даже, а как твое имя, я так и не знаю — все Кондрат, да Кондрат.
Смущается.
— Федя я…
Смеюсь уже в полный голос. Вот такой вот дядя Федя силой ровно в три медведя. Вижу, что смех мой его обижает. Делаю шаг вперед и обнимаю его за бычью шею. Стоит словно оглоблю проглотил.
— Кондрат, ты мне друг?
— Друг. Только, Ксюх, ты отцепись от меня Христа ради. А то Коршун вернется и мне голову отвинтит за такую нашу… дружбу.
Убираю руки с его шеи и отступаю в сторону. Вздыхает с облегчением и так громко, что я снова смеюсь.
— Этот ваш Коршун и сам не «ам» и другому не дам.
— Он бы может и «ам», да вот только…
Машет рукой.
— Что только?
— Женат он был. Знаешь?
Киваю.
— И… В общем не повезло. Любил он ее очень, а она… Короче, изменяла она ему. И не поверишь с кем — с отцом Коршуна. Другого убил бы просто, а тут как? Да и вообще: двойное получается предательство. Вдвойне больно. Ты себе такое, небось, и представить не можешь…
Почему же? Очень даже могу… Потому как слишком хорошо знаю Александра Петровича Борзунова. Вот только не подозревала, что его не только на юных девочек, но и на чужих жен хватает…
— Коршун, естественно, на развод подал. Так она тут же заявила, что беременна. Такие скандалы закатывала… Ребенок родился. Коршун вроде немного упокоился. Не то что простил ее, но как-то смирился что ли. Говорю же, любил ее сильно. Да и отец тогда перед ним много извинялся, говорил, мол, бес попутал… Вроде отношения у них даже налаживаться стали. А потом Серега снова ее уже с другим мужиком в постели застукал. Из командировки раньше времени вернулся — и нате вам подарочек.
— Да уж… И что потом?
— Ну что потом? Он ушел. Она его сыном шантажировать стала. Он озверел. Короче дело кончилось тем, что анализ генетический сделали, а мальчик-то не его… Коршун деньги мальчишке по-прежнему перечисляет, но видеться — нет. Наверно слишком больно. Да и к противоположному полу стал с тех пор очень непросто относиться. Столько крови ему та дрянь дурная и до левого «траха» охочая попила…
Настроение у меня портится. Я почему-то представляю, как Александр Петрович Борзунов за рюмочкой чаю небрежно рассказывает своему сыну о том, что в свое время регулярно и с большой фантазией трахал некую Ксению Соболеву. И что она тоже была очень «охоча» до такого вот времяпрепровождения. «Ну в точности, как твоя, сынок, жена…» При этом совершенно ведь не обязательно сообщать слушателю, что эта самая Ксения тогда была подростком… А может наоборот… Как-никак пикантно… Мне становится противно. Может и Коршуну противно, вот он и?.. Обрываю сама себя.
— Где он сам, кстати, Коршун-то?
— Борзунов куда-то в командировку услал. За границу. Сказал — надолго.
Киваю. Командировка — это понятно. Командировка — дело святое.
От чая Кондрат отказывается, обходит дом, проверяет хорошо ли закрыты окна и двери, строго-настрого наказывает мне одной по темнотище не шляться и уезжает. Я ужинаю в одиночестве. Потом поднимаюсь наверх. Собираюсь принять ванну перед сном.
Где-то вычитала, что для того, чтобы расслабиться надо использовать прохладную воду — чуть выше температуры тела. А горячая вода наоборот действует возбуждающе. Наверно я не такая как все, потому как люблю отмокать именно в горячей воде. И действует она на меня исключительно благотворно. Вот и сейчас. Сижу, млею. Когда мысли в голове становятся вязкими, липкими и тягучими, как переваренные макароны, вылезаю, обматываюсь полотенцем и иду в спальню. Здесь темно, хотя мне казалось, что я оставляла свет включенным. Ну и фиг с ним. Зажгу ночник у кровати. Делаю шаг… и получаю чем-то твердым прямо в висок.
Глава 8
«Пробуждение» трудно назвать приятным. Голова чувствует себя так, словно ей играли в футбол. Руки и ноги связаны. Сама — в чем мама родила. Даже полотенчика, в котором я из ванной вышла, нет. Зато знаю где я и даже вижу с кем. И то и другое не радует. Это хорошо знакомая мне дальняя кладовка в подвале моего же дома. Матрас отсюда я так и не убрала, и вот — гляди ж ты — пригодился! Напротив на стульчике, лениво раскачиваясь вперед-назад, сидит тот самый тип, который подсунул мне в машину взрывчатку. Смотрит с удовлетворением. И мне это его удовлетворение ох как не нравится.
— Какого хрена тебе надо?
Голос хриплый, словно бы и не мой. Особо не жду, что он ответит, но у парня отличное настроение. Видимо потому, что я лежу там, где лежу и в таком виде, в каком есть. Он настроен поговорить. Главное, что я выношу из его рассказа, который он перемежает пинками и зуботычинами в особо волнительных для него местах, это то, что он профессионал, а из-за меня его профессиональная честь задета.
— Чтоб я три месяца безо всякого толку бегал за какой-то мокрощелкой? Две попытки — и обе коту под хвост. Первый раз вообще не понял, как ты, убогая, догадалась о бомбе. Второй раз этот тип придурочный вместо тебя пулю схлопотал. Из-за тебя, сучка, менты мне на хвост сели так плотно, что пришлось менять документы, место жительства, работу, которая служила мне отличной прикрышкой. Даже бабу, к которой я привык. А все это стоит денег. А за тебя мне так и не заплатили. Дело-то не сделано! Но теперь все — добегалась, дрянь!
Он ухватывает меня за волосы так, что шея моя выворачивается под неестественным углом. Зато теперь он имеет возможность смотреть мне прямо в глаза. Он так близко, что я чувствую как пахнет его лосьон после бритья, вижу как бьется жилка возле глаза. Вроде обычный Homo sapiens. Но что-то с ним не так. Да и что может быть «так» с человеком, который хладнокровно, просто за деньги лишает других людей их жизней?
— Кто тебе платить-то будет?
— А мне знать это без надобности. Кто, за что, почему… Не мое это дело. Мне надо знать только: как и за сколько.
— И как?
— На мое усмотрение, — улыбается так мерзопакостно, что я не выдерживаю и отвожу глаза.
Судя по тому, как он разговорчив — я точно не жилец. Ждать внезапных гостей не приходится, надеяться не на кого… Отпускает мои волосы, отходит в сторону и начинает расстегивать на себе брюки.
— Собственно, мне платят только за то, чтобы я тебя грохнул. Остальное — бонус за хлопоты. Я тебя сначала оттрахаю, потом изобью до полусмерти, а уже после этого сломаю тебе шею.
Стаскивает с себя майку, садится, чтобы снять ботинки и носки, одним движением смахивает брюки с трусами.
— И самый прикол в том, что все то время, что я буду тебя трахать, а затем калечить, ты будешь знать, что после всего этого я тебя убью.
Если я и надеялась оказать ему хоть какое-то сопротивление, то мои надежды развеялись как дым. Он и не думает развязывать меня. Просто переваливает так, чтобы было удобнее насиловать и все. Когда я дергаюсь и извиваюсь слишком активно, он прерывает свое занятие, чтобы отвесить мне несколько оплеух и пинков, а потом опять возвращается к прерванному процессу. Я пытаюсь лягаться, стараюсь укусить его, как только его рука оказывается более или менее рядом с моим ртом. Поняв, что зубы у меня здоровые, и пускаю я их в ход с отменной прыткостью, он не рискует насладиться минетом в моем исполнении. Зато сполна компенсирует себе это всеми другими доступными способами.