Самое поразительное, что ничего подобного нет и в помине. Мне казалось, что после того, как кто-то покушался на его жить, мужика этого должны как-то охранять что ли. Такого-то беспомощного добить — раз плюнуть. Но нет. Ни одного полиционера в округе не наблюдается вовсе. Зато все остальное выглядит так, как я и предполагала — мерзопакостная трубочка в углу рта, серое, под цвет наволочки и пододеяльника, лицо, местами замотанное бинтами, местами обросшее щетиной, и коричневая клееночка. В одном ошиблась — лежит он прямо на ней. Простыни не наблюдается вовсе.
— Ссытся… — кратко поясняет мне пойманная в коридоре баба в белом халате.
Я в шоке. Даже ответить на это нечего. Низкие зарплаты и тяжелые условия труда младшего медицинского персонала? Ничего не хочу про это слышать. Злобное равнодушие к ближнему — не от них. Доброту и сострадание ни за какие деньги не купишь. Они либо есть, либо их нет. Зато за деньги можно купить многое другое.
Ловлю в коридоре какую-то другую тетку в медицинском халате. С куда более вменяемым лицом, чем у первой. Договариваемся. «Бабло» в очередной раз побеждает зло. Уже через час мой подопечный лежит не в палате на задворках, где на соседних кроватях ожидают смерти четверо бомжей (судя по виду и запаху), а в боксе на двоих. Сосед — молодой энергичный парень со сломанным носом, веселыми совершенно бандитскими глазами и пулевым ранением в плечо. Узнав от меня, что мумия с трубкой во рту — тот самый «перец» из Порша, про которого по телику давеча говорили, он тут же заверяет меня, что за «знаменитостью» присмотрит и санитаркам спуску не даст, чтобы те ухаживали за мужиком как следует. В том, что так и будет, я, собственно, и не сомневаюсь — денег я этим злобным гарпиям отстегнула преизрядно и обещала премии за доблестный труд.
Что ж… Умирающий мужик, похоже, никому кроме своих убийц и меня, дуры, не нужный, пристроен… Вот только что мне делать с ключом, который он мне дал, ничего не объяснив? Что заперто с его помощью? Какие секреты? Или, может, бриллиант размером с яйцо?
Ключ от квартиры, где деньги лежат… Ключ от сердца… Ключ от двери за нарисованным очагом в каморке папы Карло… Опять фантазия разыгралась…
Сосед моего подопечного неожиданно выражает желание проводить меня до лифта. В больнице час пик — посетители валом валят. Навстречу как раз шествует какой-то тип. В руках у него классическая авоська в сеточку, в которой празднично светятся яркие апельсины… Я улыбаюсь.
А спустя час мне звонит следователь, который уже не раз допрашивал меня до этого, и сообщает, что подопечный мой — гражданин Стрельников Егор Степанович, приказал долго жить. Попросту говоря бедолагу придушили. Причем, судя по всему, сразу после того, как больного покинула я…
Не отправляюсь в СИЗО только потому, что ушла из палаты вместе с соседом убитого. Он оказался человеком настойчивым и проводил меня не до лифта, а прямо до такси, которое меня смирно дожидалось все это время. А потом, вернувшись назад, как раз и обнаружил свежий труп, возле которого была аккуратно пристроена авоська с апельсинами…
Свернувшись клубком лежу на диване. Мысли — одна чернее другой. Думаю о том, какая же я все-таки дура — нет чтоб не на апельсины в авоське смотреть, а в лицо тому гаду глянуть. Думаю, что если бы не мое вмешательство, может мужик из Порша был бы жив — при четверых бомжах, хоть и полумертвых, душить его было бы менее сподручно. Думаю… Да ничего нового я не думаю. Мысль у меня в последнее время одна: жизнь — дерьмо!!!
Утром становится еще хуже. В первую очередь потому, что вчера я злостно нарушила основное правило — пить надо с радости, а не с горя. С горя можно только антидепрессанты, а водочку — ни-ни. И ведь не люблю я ее, заразу! Но больше в доме моих друзей, куда я внезапно отправилась зализывать раны, ничего не было, а так хотелось сделать как-то так, чтобы немного отпустило…
Я бываю у них, прямо скажем, не часто. Такая уж я по натуре — одиночка и домоседка. Они — совсем другие. Вечно полон дом друзей, своих и чужих детей, приблудных собак и спасенных где-то кошек. Наверно поэтому мне у них и хорошо так. Приеду, насосусь как вампир положительной энергии, которой у них так много, что они с радостью делятся ей со всеми, и снова надолго заползаю в свою нору.
Я им не завидую. Просто потому, что понимаю — занятие это бесполезное. Я так, как они, не смогу никогда.
Мы сидим долго и вдумчиво. Я рассказываю о своих последних приключениях. Мои друзья слушают, охают, обсуждают и периодически подливают… В общем, утро в очередной раз подтверждает, что добрым оно не бывает. Еще и потому, что звонит мой продюсер и дружески интересуется, когда ему можно будет почитать свеженаписанный сценарий… За который я еще по сути дела и не бралась.
При этом за дружеским тоном мне отчетливо слышится свист рассекающего воздух кнута. О! Он прекрасно знает, что если меня не подстегивать в самом прямом смысле этого слова, то можно вообще ничего от меня не дождаться. Тигры только тогда прыгнут через кольцо, когда жареным запахнет, все сроки выйдут и отступать будет некуда как героям-панфиловцам. Иногда он пускается на мелкие хитрости. Я их знаю. Например, врет о сроках сдачи очередного моего творенья, чтобы я села за работу раньше. Или талантливо (он вообще очень талантливый мужик) «плачет», рассказывая о собственной тяжелой жизни, полной лишений, финансовых неурядиц, тупиц-сотрудников и нерадивых авторов. Я слушаю… Мы очень давно работаем вместе и знаем друг друга как облупленных… И все-таки обычно эти его несложные демарши оказывают на меня самое благотворное влияние. Меня начинает грызть совесть, я из-за этого раздражаюсь и сержусь, как следствие взбадриваюсь и все-таки выдаю на гора ожидаемый всеми текст.
В последнее время, правда, и тут все не так, как всегда. Мои тексты не нравятся ему, не нравятся моему режиссеру. Но самое главное они не нравятся мне. Я не умею работать плохо. Либо хорошо, либо никак. Если получается плохо — лучше не делать вовсе. А не делать нельзя. Замкнутый круг. Даже не круг — спираль уводящая куда-то вниз.
В среде творческой интеллигенции это называется красиво — творческий кризис. Но суть от этого не меняется. Выбираться из этого все равно придется. Причем самой. В таком деле никто мне не поможет. Ну разве только красавец-мужчина, умница и единовластный владелец несметных богатств, который влюбится в меня с первого взгляда, будет носить на руках, задаривать подарками и комплиментами, примет на свои широкие плечи весь ворох моих проблем, решит, разрулит, спасет, успокоит…
Вот только где ж его взять? Это в кино они появляются невесть откуда словно белые концертные рояли в кустах. В реальной жизни — ищи свищи. Да и кроме шуток — где знакомиться? На улице? Но я по улице не хожу — из дома в машину и обратно. На работе? Только дураки разводят амуры там, где работают. Да и появляюсь я на работе раз в сто лет. Моя работа у меня всегда с собой — ноутбук на живот и вперед. Было бы настроение. А вот его-то как раз…
В очередную пьяную и очень грустную ночь даже регистрируюсь на сайте знакомств в И-нете. Что-то вроде: «Одинокий крокодил желает познакомиться…» Но выходит из этого какая-то ерунда. Делаю для себя из этого опыта лишь два вывода — в моем огромном, перенаселенном городе страшное количество одиноких и несчастных людей, и еще большее количество убогих идиотов.
Опять звонит телефон. Это та самая тетка из больницы, которой я давала деньги для санитарок, чтобы те ухаживали за Недострельниковым. Изумилась было — думала у нее совесть проснулась, и она мне не отработанные деньги вернуть хочет. Наивная! Вернет она — держи карман шире! Мрачным голосом сообщает, что мужика похоронили сегодня. Это я и сама знаю — деньги на похороны, думаете, откуда взялись? Но тетка опять не о том. Говорит: не знает, куда девать его вещи. Никто, мол, им не интересовался кроме меня, неразумной. В голосе тетки явно слышатся те же нотки, что у торговок на рынке. Все понятно. Хочет втюхать мне эти вещички. Внутренне негодую, но что-то мне мешает сказать — выкидывайте.