Выбрать главу

«Так вот ты какой теперь стал! Красивый, гордый, – подумал отец. – Вот почему ты не ответил ни на одно мое письмо».

– Сядем, Павел, поговорим! – сказал отец, опускаясь на стул.

Павлик сел на свое любимое место – на ящик, покрытый ковром, спускающимся от самого потолка. Он повернулся к отцу в профиль и опустил голову.

– Ты не отвечал на мои письма. Но все же я следил за тобой и сейчас в курсе всей твоей жизни. – Отец говорил медленно, подбирая слова, не спуская глаз с сына. Ему нравились мягкие линии лба, носа, подбородка юноши. Лицо выражало волю и упорство. – Ты чуждаешься меня, Павел, – продолжал отец, – но вспомни – ты сам пожелал остаться с матерью. Ты бы мог жить там, со мной, в Ленинграде… Ты и сейчас можешь приехать ко мне, если захочешь.

На скулах Павлика пробежали желваки, губы дрогнули.

– Я этого не хочу! – тихо, но твердо сказал он.

– Ну, кончай школу здесь. Учиться дальше будешь в Ленинграде.

– Я не поеду в Ленинград! При живой маме мне мачеха не нужна!

– Павел, не забывай одного, – вспыхнув, сказал отец, – ты еще мал осуждать мои поступки!

Сын еще ниже опустил голову, точно боялся, что не сдержится и наговорит отцу грубостей.

– Я был вчера в школе. Там тобой не очень довольны, – переменил полковник тему разговора.

– Я знаю.

– Ты можешь быть первым…

– А я не хочу быть первым…

Разговор не получался. Полковник встал и попытался пройтись по маленькой, заставленной вещами комнате, но пространства было слишком мало.

Павел тоже встал.

– Я могу идти? – спросил он изумленного отца и, не дождавшись ответа, сказал: – До свиданья! – Не оглядываясь, он почти выбежал из комнаты.

Полковник тяжело опустился на стул. Впервые за все четыре года он почувствовал, что потерял сына безвозвратно.

Он дождался прихода Тышки и ушел, оставив на столе фотоаппарат, коричневый физкультурный костюм и пачку денег.

Прижимая к груди свертки, Тышка помчался к Павлику.

Павлик лежал на кровати.

– Убирайся отсюда вместе с этим барахлом! – закричал он, вскакивая и открывая двери.

Тышка вылетел на лестницу и растерянно побрел домой.

Вечером он снова робко постучался к Павлику.

Павлик все так же лежал на кровати, бледный, с покрасневшими глазами.

– Вот тышел опять, – осторожно начал Тышка, складывая свертки на пол.

Павлик устало махнул рукой:

– Не надо мне его подарков!

– А мне-то тем более! – обозлился Тышка. – Я-то вообще в этой истории как петух во щи! – Тышка очень любил русские пословицы и поговорки, но всегда перевирал их. – Таскаюсь целый день с полным карманом денег, со свертками! – возмущался он. – Ну не хочешь брать – отошли обратно, а я-то тут тычем?.. И не терзайся, пожалуйста! – с жалостью поглядел он на товарища. – Не хочешь отца – плюнь и не терзайся. А я пойду. Ты один поразмысли – это хорошо в таких случаях побыть одному. А потом ко мне приходи.

И он ушел. А Павлик, устремив взгляд в потолок, с нежностью подумал о своем верном друге, и на сердце его стало теплее и спокойнее. Он подумал о том, какое большое место в его жизни занимает Тышка. И заранее испытывал горькое чувство оттого, что осенью его друг уедет учиться в консерваторию.

4

На другой день в школе проводили традиционную линейку, посвященную «Последнему звонку для десятиклассников». На всю жизнь со всеми подробностями остался в памяти Павлика этот ясный, безветренный весенний день.

Лучше бы в этот день жестокая болезнь приковала к постели Павлика или Тышку, лучше бы поссорились друзья и разошлись на всю жизнь, никогда больше не встречаясь… Но не случилось ни того, ни другого.

По дороге в школу Павлик увидел, как два мальчугана натравливали на котенка собаку. Котенок выгибал спинку, мяукал, густая рыжая шерсть его топорщилась. Он пытался бежать, но мальчишки со смехом ловили его и снова подбрасывали к сердито лающей собаке.

Павлик подскочил к мальчишкам. Наградив обоих крепкими тумаками, он взял котенка на руки и подумал: «Кому бы отдать его?» Но улица была пуста, и он сунул котенка за пазуху.

Павлик вбежал в ворота школы, когда на просторном дворе широким квадратом уже выстраивались ученики. Впереди белели передники, ленты и воротнички малышей. За ними ряд за рядом все выше и выше поднимался 2-й, 3-й, 4-й, 5-й, 6-й, 7-й, 8-й и 9-й классы. Отдельно, в центре квадрата, стояли десятиклассники – одни мальчики, потому что это был первый год совместного обучения, и десятиклассников он не коснулся. Они стояли молчаливые, немного взволнованные, уже на отшибе от всех школьников – полуребята, полувзрослые. Поэтому наблюдательные первоклассники и называли их «дядями».