Теперь я снова передаю слово Мэрион — так сказать, даю ей возможность изложить свою версию событий следующей пятницы, тем более что мне они известны только со слов Розали. Отдавая Мэрион право говорить от первого лица, я пытаюсь отсеять все, что добавила Розали, и в результате получить то, что мы мудро называем истиной. Мы, писатели, возлагаем на себя сложную задачу, сочетая биографию с автобиографией. Полагаю, я могла бы просто позвонить Мэрион и спросить: «Ну, что там? Что случилось?», записать ответ на пленку и изложить на бумаге, но что в этом хорошего? Разве она сумела бы поведать мне истину? Конечно, она попыталась бы, но вряд ли смогла. Как видите, я искусно перехожу грань художественной прозы, тем самым давая Мэрион шанс высказаться, но, впрочем, это не важно.
МЭРИОН
В пятницу Лесли Бек явился в галерею в пять вечера. Суббота — самый прибыльный и беспокойный день недели, мы с Афрой и Барбарой были очень заняты, снимали картины Макинтайра и готовились к весенней групповой выставке, темой которой были цветы и рыба. Подобные выставки — идея Афры; экономический спад напомнил нам всем об осторожности. После свиней рыба пользуется наибольшим спросом, а цветы — гарантированный источник дохода. Но групповая выставка — не настолько удачное долговременное вложение средств, как выставка полотен одного художника. В первом случае уже на открытии распродается несколько картин, но настоящую прибыль приносят только большие, самобытные работы известных мастеров, которые в конце концов попадают в офисы солидных фирм Токио или рестораны Сиднея, становясь дороже с каждой сменой владельца. Свинки, рыбки и цветочки быстро, не успев повыситься в цене, заканчивают свой путь где-нибудь над камином, в спальне или даже в кухне домов средней руки и не соответствуют ни стилю Бонд-стрит, ни маркетинговой стратегии, приличествующей «Галерее Мэрион Лоуз». Но выставка должна была продлиться всего три недели, разрешить проблему наличных и, если мы отнесемся к пей достаточно легко и даже шутливо, пройти почти безболезненно и не оставить заметного пятна на нашей репутации. К тому же подобные выставки правятся Афре. Из двадцати картин Макинтайра мы продали всего семь, зато получили пару интересных предложений, одно даже от нью-йоркского музея «Метрополитен». От свинок, рыбок и цветочков такого не дождешься.
Афра и Барбара заинтересованно обернулись к вошедшему Лесли Беку. Стало быть, он не утратил способности вызывать у женщин если не расположение, то хотя бы любопытство. Лесли по-прежнему выглядит настоящим самцом, теперь это редкость: на нынешних мужчин, особенно молодых, женщины реагируют просто как на человеческие существа. Я думала, умение замечать самцов присуще только моему поколению, но реакция Барбары и Афры заставила меня изменить мнение — изменились не мы, а мужчины, которые стали мягче, женственнее, привыкли считать себя прежде всего людьми и только потом — существами мужского пола. Я бы назвала это изменением к лучшему, но оно меня не порадовало.
— Ты так и не пришла на панихиду, — с упреком произнес Лесли Бек. — Нам недоставало тебя. Серена и Хоуп приезжали. Они выросли и стали утонченными молодыми женщинами. Они были очень привязаны к мачехе. Серена скоро подарит мне внука. А Хоуп — социальный работник, она слишком предана своему делу, чтобы связывать себя матримониальными узами.
Я сказала, что сожалею о пропущенной панихиде, и объяснила, что не могла оставить галерею без присмотра в столь важный период. Потом выразила радость по поводу благополучия Хоуп и Серены; их обеих я знала всего несколько месяцев, еще детьми, пока сама была студенткой. Напоследок я сообщила Лесли, что мы заняты и, возможно, будем работать, допоздна.
— Допоздна! — подхватил он. — Как романтично! Могу ли я вам чем-нибудь помочь, дамы? Может, позволите пригласить вас на ужин? Я был бы очень рад поужинать в такой компании. Жизнь продолжается, верно?
— За углом есть отличный японский ресторан, — к моему изумлению, отозвалась Афра.
— Бен наверняка согласится поиграть с Холли еще пару часов, — добавила Барбара.
Ну что я могла сказать?
— Дайте-ка я помогу, — предложил Лесли Барбаре, поддерживая за угол картину Макинтайра в массивной раме. — Не беспокойтесь, мне приходилось иметь дело с картинами. Я знаю, как бережно следует с ними обращаться. У пас дома есть Стаббс… Знали бы вы, как тяжело отвыкать от этого «мы»! Точнее, у меня дома есть Стаббс. Анита обожала эту картину.
— Ты по-прежнему живешь на Ротуэлл-Гарденс? — спросила я.
— Разумеется.
— И наверное, у тебя часто гостят Хоуп и Серена?
— Они вечно заняты, — ответил Лесли, — как вы, Афра, поэтому у них не находится времени на старого отца. Подождите, Барбара, то ли еще будет, когда ваше дитя подрастет! Послушайте моего совета, думайте прежде всего о себе — дети сами найдут свое место в жизни. Женщине не следует жертвовать собой ради ребенка, отказывать себе в удовольствиях. Жизнь так коротка.
Сегодня он выглядел моложе. Его голубые глаза живо блестели, мышцы перекатывались под тканью тонкой рубашки из хлопка. Я заметила, что Барбара потуже затянула поясок платья Мне едва хватило ума не упомянуть, что Хоуп и Серена — ровесницы скорее Барбары, нежели Афры. Вместо этого я спросила, что случилось с картиной Ватто. Лесли коротко сообщил, что продал ее за двадцать три тысячи фунтов. Картину пришлось отреставрировать, и, само собой, цена снизилась. Не удержавшись, я спросила, какие комиссионные Лесли заплатил мистеру Толлоу из антикварной лавки «Ротуэлл-лейн».
— Этот магазин я помню еще по семидесятым, — объяснила я Афре и Барбаре, — когда я была студенткой «Куртолда», жила в подвале у мистера Бека и присматривала за его маленькими дочерьми от первой жены.
— А она еще жива? — Вопрос Афры прозвучал нетактично, но я напомнила себе, что, с точки зрения Афры, семидесятые годы — давняя история. Кому придет в голову скорбеть по тем, кто жил давным-давно, или воздерживаться от упоминания о них из уважения к их близким?