- Прошу тебя, Шура, присядь, - резко сменив тон, проговорил он. Ничего, что я буду называть тебя на "ты"?
Она невпопад кивнула и осторожно присела на край массивного стула, видимо, специально рассчитанного на ее вес.
- Шура, дорогая, - начал Дейнин и тут же мысленно поморщился: так фальшиво прозвучало это ласковое обращение. - Я знаю, что сегодня ты не до конца выполнила то, что обычно выполняла без тени сомнения. Я знаю, что сто восемьдесят пятый номер сейчас находится здесь. И я, в принципе, догадываюсь, почему ты попыталась его спасти. Ты уж прости меня, дурака, но, видно, в последнее время я чересчур часто использовал тебя для этой грязной работы... Но одно мне непонятно: зачем он тебе, этот уродец? - Губы Шуры дрогнули, словно ее ударили по лицу, но Дейнин безжалостно продолжал: - Он ведь нежизнеспособен, Шурочка, и ты сама должна это понимать. Все-таки не первый год работаешь у нас, должна была всякого навидаться...
- Он живой, - вдруг возразила Зарубина. - Он дышит, Ярослав Владимирович!..
- Возможно, - согласился Дейнин. - Возможно, он не задохнулся в твоей сумке, пока ты несла его по городу. Возможно, он еще дышит и здесь, где в воздухе полно мельчайших частиц пыли и смертоносных бактерий, хотя, насколько я знаю, легкие у него атрофированы настолько, что без кислородной подушки он долго не протянет... Но для того чтобы жить, мало только дышать, Шурочка! Любой живой организм, а особенно новорожденный, должен питаться! Причем не воздухом и не физиологическим раствором, вливаемым через трубочку в вену, а молоком, нормальным материнским молоком! Позволь узнать, как ты собираешься кормить его?.. Как?
Шура молчала, неотрывно разглядывая столешницу.
-А поэтому, если этот... если это существо не умерло до сих пор, оно умрет через пару часов... этой ночью!., завтра! - Дейнин нацелил указательный палец на свою собеседницу: - И ты не спасешь, не сможешь спасти его от гибели!..
- Разве это важно? - вдруг тихо спросила Шурочка, впервые поднимая голову, чтобы взглянуть Дейни-ну в глаза. - Зато я буду знать, что я попыталась спасти его, Ярослав Владимирович...
И не то от этого прямого взгляда, не то от абсурдности приведенного Шурой аргумента Дейнин растерялся.
- То есть как? - пробормотал он.
- Ну, как? - повторила эхом Зарубина. - Вот взять, к примеру, вас, врачей... Разве вы откажетесь помочь больному, даже если будете наверняка знать, что он скоро умрет? Разве вы не будете колоть ему дорогие лекарства и держать в больнице, если остается хоть малюсенькая возможность того, что он поправится?
- Погоди, Шура, - сердито перебил ее Дейнин. - При чем здесь какой-то больной?.. Не надо никаких аналогий и сравнений! Потому что все эти рассуждения хороши, когда мы говорим о че-ло-ве-ке! А то, что ты тайком утащила из Центра, нельзя считать человеком! Это было бы грубейшей ошибкой, Шура, поверь мне!..
- Почему? - кротко спросила женщина, вновь отводя глаза в сторону, и Дейнин на секунду замешкался с ответом, пытаясь сообразить, к чему относится ее вопрос - к человечности клона или к той причине, по которой она обязана ему верить.
Не выдержав, он вскочил с неудобного табурета и принялся по давней преподавательской привычке расхаживать взад-вперед по тесной кухне.
Потом резко остановился и выпалил, нависнув над Шурой:
- А по-твоему, это - человек?! Без головного мозга, без важнейших органов восприятия - это человек? А если бы ты знала, какой хаос у него царит в брюшной полости! Там практически все находится не на своем месте!.. Это не человек, Шурочка, это малый анатомический набор, извини меня за такое определение!..
- Вы не правы, Ярослав Владимирович, - бесцветным голосом произнесла Зарубина, не поднимая головы. - Оно... он - тоже человек...
Дейнин открыл было рот, чтобы высказать этой бочкообразной особе, возомнившей себя на склоне лет святой праведницей, все, что он о ней думает, но вовремя спохватился.
Неужели он, кандидат наук, доцент и просто высококлассный специалист в области репродукции человека, научные труды которого известны не только в России, но и во всем мире - по крайней мере, ученом, - не сумеет убедить в своей правоте полуграмотную бабу, ни черта не смыслящую в биологии и генетике?!..
Поэтому он заставил себя настроиться на безэмоциональный, чисто логический спор, какой не раз приходилось вести с оппонентами в тех ученых советах, где он состоял.
Он даже вернулся на свое место за столом напротив Шуры.
"Лучше бы чаем угостила, чем нести всякий вздор, - машинально подумал он. - А то сует свой нос куда не следует!"
- Что ж, Александра... э-э... Ивановна, - начал он. - Тогда давайте внимательно рассмотрим суть проблемы, которая перед нами возникла.
- Я не Ивановна, - поправила его Шура. - Александровна я по батюшке...
- Хорошо, хорошо, - отмахнулся Дейнин. - Значит, вы, Сан Санна, изволите утверждать, что клон номер сто восемьдесят пять - человек. И на чем же, позвольте поинтересоваться, основывается ваше убеждение - или заблуждение?
- Ну, так... это... он - живой!
- Допустим, - не давал ей опомниться Ярослав. - Но разве живут только люди? Собаки, кошки, птицы, тараканы тоже живут... По-вашему, значит, и они - люди?
Внутренне он уже тихо торжествовал, предвидя победное завершение той логической цепочки умозаключений, которую он плел для своего оппонента в юбке... то есть в платье.
- Не-ет, - неуверенно протянула Шурочка. - Это - животные...
- Совершенно верно. Так почему же он в отличие от них - человек?
Шура закусила полную губу.
- Он плачет, - произнесла она наконец с таким надрывом, что Дейнин вновь оторопел. - А птицы и звери плакать не умеют!
"Что за чушь?!" - хотел сказать Дейнин, мгновенно забыв о необходимости быть беспристрастным, но сказал другое:
- Интересно, как это он может плакать, если у него нет ни рта, ни гортани, ни глаз?!
- Может! - категорически заявила Шура.
- Хм... Ну что ж, предположим, что он обладает врожденной способностью к чревовещанию. Но тут вы противоречите самой себе, Шурочка. Из всех ста восьмидесяти пяти побочников, которые появились на свет в этой партии, плакало три четверти. Даже из тех семи, которых вы... усыпили сегодня, были такие, которые орали не переставая. Но вы почему-то выбрали именно этого, безголового... Он что - один среди них был человеком?
- Да, - упрямо подтвердила Зарубина. - Он один... Потому что он именно плакал, понимаете? А другие... Они, как вы сказали, просто орали, вот и все. А этот плакал так, что сразу можно было понять: он все-все чувствует и все понимает, не хуже нас с вами...
Дейнин страдальчески вздохнул.
М-да, похоже, все его попытки пробить брешь в стене невежества обречены на провал.
Бесполезно с ней спорить, с этой толстухой. Видимо, она действительно сбрендила. А что? Причин для этого у нее в избытке. Разумеется, трудное детство, жуткая закомплексованность из-за внешнего вида... Ну и, конечно, неудавшаяся личная жизнь, вечное одиночество, отсутствие родных и друзей, а теперь еще и неудержимо надвигающийся климакс...
Видно, в детстве в куклы как следует не наигралась, вот теперь гипертрофированный материнский инстинкт и попер из нее... Лучше бы она собаку себе завела. Или кошку.
А она решила завести себе мутанта. Этакого маленького безмозглого монстрика. Интересно, неужели она верит что сможет вырастить его?! Что он, подрастая, будет учиться ходить, говорить, потом пойдет в детский сад, в школу? Что будет называть ее мамой и обнимать ее и целовать? Видимо, верит. Она же не знает, что человек без мозга - это просто-напросто кусок мяса. Который может только... Впрочем, ничего он не может и даже жить по-настоящему не может. Все эти разговоры о душе, о якобы человеческом плаче - бредни, сказки для взрослых. Она верует в это так, как люди веруют в бога: исступленно, не вдумываясь в парадоксы, связанные с объектом их поклонения.