Шелухин занял в этом вопросе вполне естественную твердую позицию. «Мы в вашем признании не нуждаемся», – даже заявил он, разумеется, кривя душой, ибо как опытный юрист отлично понимал, что каждое независимое государство нуждается в признании соседей. Независимость Украины для переговоров с Россией, продолжал он, – это condicio sine qua non (безоговорочное условие).
Попытка Раковского демагогически апеллировать к тому, что с точки зрения международного права РСФСР является преемником Российской империи (!) и части последней могут выступать как правосубъекты лишь с согласия РСФСР, в свою очередь, встретила решительный протест украинского делегата.
Раковский, видимо, осознал допущенный им промах, возможно, у него просто заговорила дремавшая совесть, не позволившая столь беззастенчиво кривить душой, вполне вероятно, что он пошел на нарушение полученной инструкции. В любом случае он решительно переменил свое поведение, и это способствовало безболезненному преодолению возникшего острого конфликта. Как бы забыв о только что сказанном, он заявил: «Мы не являемся преемниками ни ее тенденций, ни ее целей. Международно-правовая преемственность же сугубо формальна, советская власть не распространяется на Украину».[211]
4 июня начали работать комиссии. Дело сдвинулось, сравнительно быстро было достигнуто соглашение по основам перемирия. На заседании комиссии по демаркационной линии 11 июня достигли позитивного результата и по этому вопросу. Комиссия встала на «военную точку зрения» (именно на ней настаивал Раковский) и утвердила линию, отражавшую положение на участках фронта.[212]
Острые дискуссии возникли 31 мая и продолжались на следующих заседаниях по вопросу о возвращении украинских граждан на родину. Украинская делегация с полным правом настаивала на уравнивании их в правах с возвращавшимися гражданами России. Обращалось внимание, что по советским правилам вывозить имущество воспрещалось, тогда как при выезде из Украины никто обысков не делал и имущество не отбирал. Раковский ссылался на правила Временного правительства, ограничивавшие ввоз и особенно экспорт золота и серебра.
На это Шелухин указал, что дело не в официальных ограничениях, а в произволе советских властей, грабивших пассажиров и дававших расписки за отнятое имущество, за которые «никто не продаст фунта хлеба». Ловко парируя высказывания своего оппонента, Раковский ухватился за те места, которые можно было истолковать как вмешательство во внутренние дела России. Он упрекнул Шелухина: «Я уже имел случаи несколько раз заявить, что в наших дискуссиях, совершенно, может быть, не желая, вы скользите по плоскости критики внутренних наших отношений и высказывания общих суждений относительно характера нашей Советской власти; я протестую против этого; если я пойду по вашим стопам, я также могу дать различные квалицификации вашей власти».[213]
Российского представителя, расположившегося в гостинице «Марсель», посещали различные делегации торговцев и промышленников, в частности нефтепромышленников, сахарозаводчиков, заинтересованных в установлении товарообмена.[214] Раковский встречался с украинскими и зарубежными журналистами, давал интервью. В германской газете была опубликована обширная беседа ее корреспондента с главой российской делегации.[215] Раковский заявил, что российское правительство стремится заключить с Украиной мирный договор и экономическое соглашение, желает установить с ней тесные дружественные отношения. Положение же самой России было освещено идеализированно: частная инициатива может найти в Советской республике свое место; «мы знаем, что не можем уже сегодня осуществить идеалы социального равенства и справедливости». Впрочем, Раковский тут явно выражал свои взгляды, в которые постоянно вторгалась реальная советская действительность, корректируя их в сторону политического и социального экстремизма.