Пока король готовился к встрече, было объявлено, что Геласий, давно страдавший от подагры, умер, предотвратив тем самым дальнейшие как французские, так и римские смуты. Среди многочисленных клириков и прелатов, спешивших на его похороны, находился, такой же почтенный как и все они, архиепископ Вьеннский Гуи. Он был благородного происхождения и приходился родственником как императорской, так и королевской фамилии, но еще более благородным он был в нравственном отношении. За ночь до этого ему был сон, бывший на самом деле предсказанием, хотя тогда он этого не понял. Ему приснилась какая-то важная персона, дающая ему из-под своей мантии корону. Он более ясно понял истинное значение своего сна, когда был избран папой присутствовавшими там прелатами Римской церкви, которые боялись, что из-за междуцарствия церковь может оказаться в опасности.
Достигнув столь высокого положения, он славно и скромно, но активно восстановил права церкви и еще более искусно занимался церковными делами благодаря содействию и доброжелательству сеньора короля Людовика и королевы Адели, которая приходилась ему племянницей. Во время знаменитого собора, который он проводил в Реймсе, он отсрочил сессию, чтобы встретиться на границе, в Музоне (Mouzon), и провести переговоры о мире с легатами императора Генриха. Но когда ему не удалось ничего добиться, он, как это уже сделал его предшественник, при полном соборе, перед французами и лотарингцами, отлучил императора. Затем, получив деньги, предоставленные ему церквями по обетам, он совершил славный поход на Рим, где и был торжественно встречен клиром и народом, и счастливо правил церковью, с умением большим, чем многие из его предшественников.
И он еще недолго пребывал на Святом Престоле, когда римляне, счастливо вдохновленные своим благородством и щедростью, схватили и заключили в тюрьму императорского антипапу Бурдена, который утвердился было в Сутри и заставлял всех клириков, направлявшихся по дороге к апостольскому престолу, сгибать перед собой колени. Они одели его в необработанную и еще сохранившую кровь козлиную шкуру, затем посадили этого горбатого антипапу, или скорее даже — антихриста, на горбатого верблюда и провели его по королевской дороге через центр города, чтобы все видели его позор и так отомстили ему за бесчестие церкви. Затем, по приказу владыки папы Каликста, они осудили его на вечное заточение в горах Кампании, около Монте Кассино. Чтобы сохранить в памяти столь поразительный акт возмездия, они нарисовали в дворцовой часовне картину о том, как он простирается ниц перед ногами папы.
Пока Каликст со славой стоял во главе церкви и смирял италийские и апулийские банды, свет Святого Престола воссиял вдаль, и не так как сияет из-под земли, а как с горной вершины. Сверкала церковь Святого Петра, а другие церкви, внутри города и вне его, находясь под покровительством столь великого сеньора, возвращали свои владения и с благодарностью наслаждались ими. Когда я был послан к нему королем Людовиком обсудить некоторые государственные дела, то встретился с ним в Битонто, в Апулии. Папа принял меня с почетом, из почтения и к королю, и к моему монастырю, а также благодаря представлению моих различных спутников, среди которых был аббат Сен-Жермен, мой собрат, а прежде — мой школяр. Таким образом, после успешного завершения дел короля, я уже спешил вернуться домой. Как и всякому другому пилигриму, мне оказывали гостеприимство на одной вилле. После заутрени я, в ожидании рассвета, прилег на своей кровати и в полудреме увидел сон — себя посреди моря, плывущим по волнам в одиночку на маленькой лодке без весел, опасно качающейся на волнах вверх и вниз. Испугавшись страшной перспективы крушения, я немилосердно обратился к Богу, и вдруг, благодаря божественному снисхождению, при безоблачном небе появился тихий приятный бриз, качка прекратилась, а мое утлое суденышко развернулось в нужном направлении и, с невероятной быстротой, я достиг тихой гавани.