Движимый жалобами и плачем церквей, чтобы свершить месть он подступил к Лаону. Побуждаемый епископами, знатными людьми и, особенно, по совету Рауля, графа Вермандуа, бывшего в той местности после короля самым могущественным человеком, он решил, что ему следует повести свое войско против Томаса к Куси (Coucy). Тот поспешил отступить в замок, и посланные вперед для разведки подходящих средств для приступа сообщили, что замок совершенно неприступен и недосягаем. И хотя многие давили на него, чтобы в свете только что услышанного он изменил свой план, но король счел презренным поступить иначе, сказав в сердцах: «Эта стратегия была заложена в Лаоне. Я не изменю того, что было там решено ни в жизни, ни в смерти. Великолепие королевского величества по праву умалится, если нас будут высмеивать за бегство из страха перед злодеем».
Он так сказал и, несмотря на свою тучность, столь разительную в сравнении с его изумительной живостью, прорубил себе и своей армии дорогу через обрывистые тропы, загроможденные завалами из деревьев, и подошел вплотную к замку. В это время графу Раулю, который вел разведку с другой стороны, сообщили, что для армии подготовлена засада, и ей грозит полная катастрофа. В один миг вооружившись, Рауль вместе с немногими спутниками, двинулся по потайной тропе. Нескольких своих людей он послал вперед, а затем увидев, что Томасу нанесен удар и он упал, он пришпорил своего коня, напал на него и дерзновенно ударил своим мечом, нанеся смертельную рану. И если бы он не остановился, то повторил бы удар. Схваченный и истекающий кровью умирающий Томас предстал перед королем Людовиком и по его приказу, при почти всеобщем одобрении как его, так и наших людей, был доставлен в Лаон. На следующий день его земли на равнине были конфискованы, а его палисад был разобран. Затем король вернулся в Лаон. Но ни раны, ни заточение, ни угрозы, ни просьбы не могли заставить этого отпетого человека вернуть купцов, которых он с применением ужасающего насилия лишил всего их достояния, когда разбойничал на большой дороге. Когда, с королевского разрешения, он вызвал к себе жену, то казался более огорченным тем, что все же был вынужден освободить купцов, чем тем, что лишился своей жизни. Когда страшная боль от ран уже привела его к порогу смерти, многие люди упрашивали его исповедаться и принять последнее причастие, но он лишь едва-едва согласился. Когда священник принес в камеру, где лежал этот злодей, тело Господне, то казалось, что даже Господь наш Иисус не смог проникнуть через дрянную оболочку этого не до конца раскаявшегося грешника, поскольку как только нечестивец приподнял свою голову, так сразу и упал назад, испустив свой отвратительных дух, так и не успев принять последнее причастие. Король счел презренным вести дальнейшие действия против мертвеца или против земель мертвеца, поэтому он добился от жены и от детей Томаса свободы купцам и выдачи большей части его казны. Затем, восстановив, благодаря убийству тирана, мир в церкви, он с победой вернулся в Париж.
Глава 32
О том как он принял бежавшего к нему папу Иннокентия.
В это время случилось так, что Римская церковь была глубоко поражена и потрясена схизмой. Когда почтенный верховный понтифик и вселенский патриарх Гонорий отправился по дороге смертных, самые главные и мудрые лица Римской церкви, чтобы допустить в ней смятения, согласились, что эти знаменитые выборы должны состояться в церкви Святого Марка и нигде больше, и что их надо провести всем сообща, согласно римскому обычаю. Но те, кто были более сведущими и более близкими соратниками умершего папы не желали идти туда из страха перед бесчинствующими римлянами. Поэтому, перед тем как было объявлено о смерти владыки папы, они избрали новым папой диакона Григория, почтенного кардинала Сент-Анджело. Но сторонники Пьерлеоне (Pierleone) собрались в церкви Святого Марка, пригласив туда, как это и было обговорено, и других, и когда они узнали о смерти Гонория, то избрали по своей воле и с согласия многих епископов, кардиналов, клириков и римских нобилей кардинала священника Пьерлеоне. Так они положили начало упорной схизме; они отдали нерукотворный плащ Христа двоим, они разделили церковь Господа, и «пока каждый просил о поддержке ради высшей справедливости» (Лукиан, Фарсалия, I, 127), каждая партия старалась одержать верх, каждая отлучила другую и не хотела никакого другого суда, кроме своего собственного.