И пришёл Ишаяу-пророк к королю Хизкияу, и сказал ему:
– Что сказали эти люди и откуда они пришли к тебе?
И сказал Ишаяу:
– Из земли далёкой пришли они, из Бавеля.
И сказал Хизкияу:
– Что видели они в доме твоём?
И сказал Хизкияу:
– Всё, что в доме моём, видели они. Не было вещи, какой не показал бы я им в сокровищницах моих.
И сказал Ишаяу королю Хизкияу:
– Слушай слово Господа Цеваота: "Вот дни проходят, и унесено будет в Бавель всё, что есть в доме твоём и что собрали отцы твои до этого дня. Не останется ничего",– так сказал Господь. И из сыновей твоих, которые произойдут от тебя, – возьмут. И они будут придворными во дворце царя Бавеля.
И сказал Хизкияу:
– Благо слово Господа, что ты изрёк. Да будет мир и правда во дни мои!
Увы, чёрные пророчества Ишаяу сбылись.
Ну, а теперь, когда читатель немного познакомился с королём Хизкияу и его советником, я перехожу к событиям, ради которых и затеял это повествование.
В те годы, как читатель помнит, с северо-запада двигалась по Плодородной Радуге, сметая страны, обращая в развалины города, сжигая сады и урожай на полях, убивая и уводя в плен население, армия царя Ашшура – "Железные Ассирийцы", достигшие перед походом полного господства у себя в Двуречье.
Предыдущий вал огня и смерти вёл ассирийский царь Саргон. Он снёс с карты Израиль и последнее филистимское княжество Ашдод, так что во всём Кнаане свободным оставался только Иерусалим. Но внезапно царь Ашшура пал в битве. Тут же в его империи началось смутное время. Наследникам Саргона стало не до завоеваний, они сцепились друг с другом в собственной столице, а Кнаан получил на три года передышку.
Страны вокруг Иерусалима подняли головы. Они образовали военный союз с опорой на великий Египет и пригласили иудейского короля примкнуть к коалиции. Хизкияу согласился и, как оказалось позднее, был единственным, кто до самого конца не капитулировал и не подвёл союзников.
А пока он готовился к будущему вероятному вторжению ассирийцев и осаде своей столицы: восстанавливал крепостную стену Иерусалима, делал запасы продовольствия и прорыл туннель из города к источнику Эйн-Гихон.
Так прошли три года. В 702 году до новой эры Санхерив устранил соперников и стал царём Ашшура. Он усмирил соседей в Двуречье и повёл войска на юг. Окончательно покорив Сирию, добив Тир и, овладев Яффо, Санхерив остановил армию на побережье и стал ждать египетскую армию: фараон объявил, что не позволит Ассирии обижать его кнаанских союзников.
На этот раз фараон действительно не подвёл. Впервые его многочисленная армия пришла в Кнаан как союзница. Папирусы зафиксировали необычное поведение египетских солдат: "Ни один из них не причинял зла, не отнимал хлеба и сандалий у путников, не отнимал одежду в попутном селении, не отнял ни единой козы ни у одного человека![40]"
Командующий египетской армии даже провёл одно сражение против вторгшихся ассирийцев. Выяснив, что противник не слаб и не слабонервен, египтянин увёл войско обратно в Дельту – такого было указание Их величества Псамметиха Первого. Властитель Египта решил сохранить армию для защиты собственной страны от Санхерива, хотя в этом случае его поведение и не соответствовало воинственной доктрине его предков, а она гласила: "Отступление – это слабость. Потеснённый на его границе – настоящий трус. Ответить врагу – значит заставить его отступить. Когда свирепствуют против него, он имеет обыкновение отступать, а когда отступают – он впадает в ярость[41]".
И действительно, впавший в ярость Санхерив отдал приказ покончить с Кнаанской коалицией, после чего пойти и распотрошить Египет.
Коалиция, узнав, что её покинул покровитель, развалилась и входящие в неё страны сдались на милость победителя. Не теряя боевого темпа, ассирийская армия захватила и разрушила с десяток городов-государств и, утолив первый голод, вдруг обнаружила, что Иудея и её король Хизкияу всё ещё не прислали даров и посланцев с объявлением о полной капитуляции.
Санхерив от Ашдода повернул войско на юго-восток и предал мечу и огню главный город Южной Иудеи – Лахиш. Пока армия ассирийцев стояла под стенами Лахиша, занятая грабежом жилищ и сдиранием кожи с пленных, Санхерив, жалея время, отправил парламентёров к иудейскому королю, чтобы те объяснили Хизкияу, что его ждёт, если Иерусалим не будет немедленно сдан ассирийскому царю, а несметные храмовые сокровища, которыми Хизкияу хвастал перед царём Бавеля (теперь одним из вассалов Ассирии) не будут переданы Санхериву.
И вот теперь, читатель, представь: на широкой крепостной стене Города Давида поставлена каменная скамья. На ней в кольчуге и шлеме сидит король Хизкияу, вокруг – дружина в кожаных доспехах и при оружии, а дальше вдоль стены – иудеи, все, кто только мог натягивать лук. За ними – женщины и дети готовят камни для пращей, затачивают бронзовые наконечники для стрел, обносят воинов водой, готовятся принимать раненых. Коэны во главе с пророком Ишаяу молятся в Храме.
А под стенами Города Давида по всей Кидронской долине шумит военный лагерь. Там ставят палатки немного немало сто восемьдесят тысяч ассирийских солдат, отправленных Сахеривом для сопровождения парламентёров. Пусть посмотрят иудеи на такой всего лишь эскорт!
Парламентёров было трое: Равшаке – главный, Тартан и Рав-Сарис – его помощники. В парадных одеждах, сопровождаемые слугами, перешли они поле Стиральщиков и стали у водовода верхнего водохранилища – прямо под стеной, где сидел король.
Тут по приказу Хизкияу приоткрылись крепостные ворота, и через них вышли три иудейских парламентёра: Эльяким – распорядитель королевского дворца, писец Шевна и Ёах бен-Асаф – летописец, по чьим заметкам я веду сегодняшний рассказ.
Оба посольства приветствовали друг друга, справились о здоровье монархов и приступили к переговорам.
И тут выяснилось, что говорящий от имени царя Ашшура Равшаке свободно владеет ивритом и даже именно диалектом Южной Иудеи. Писец Шевна опознал "ассирийца" и шепнул Эльякиму, что это – иудей из старейшин Лахиша, пленённый несколько лет тому назад. Ишь, как он вознёсся при дворе в Ниневии!
Ещё больше, чем иврит парламентёра, поразил иерусалимцев голос Равшаке: шофар! Каждое слово слышно аж у ворот Эфраима!
– Ну, и глотка! – перешёптывались между собой иудейские солдаты. Говорить громко или вступать в разговор с ассирийцами Хизкияу им запретил.– Наверное, за такой голос его и назначили послом.
А Равшаке, уперев руки в бока, вопрошал от имени Царя Царей, на кого надеется король Иудеи, почему тянет с объявлением покорности Ассирии?
Здесь я процитирую записи иудейского посла-летописца Ёаха бен-Асафа:
"– Передайте Хизкияу слова великого царя Ашшура: "Что это за надежда, на которую ты так надеешься? <…> На кого ты так надеешься, что восстал на меня?"
И не дожидаясь ответа, Равшаке стал громогласно перечислять возможных покровителей, которых надумал себе Хизкияу. Первым он, конечно, назвал Египет:
– И ты полагаешься на эту трость надломленную?! Если кто обопрётся на неё, трость вонзится ему в ладонь и проткнёт её – вот каков фараон для всех ,кто полагается на него!
В азарте посол даже предложил иудейскому королю:
– Ты хочешь потягаться с самим царём Ашшура, моим господином?
Давай, я дам тебе две тысячи коней – сможешь ли ты набрать для них колесничих? Где же тебе победить хотя бы одного из союзников моего господина!
Равшаке перешёл ко второму предположению: может быть, Хизкияу рассчитывает на помощь своего Бога? Посол опять захохотал басом, так что его услышали молившиеся в Храме. От имени своего царя он продолжал:
41
Из надписи фараона Синусерта III на крепостной стене у Второго порога Нила – XVII век до н.э.