Около сидящего на пне суетились уже несколько человек. Один продолжал лечить его ноги, другой осторожно смазывал цветочной мазью рубцы на заросшем бородой лице, третий приглаживал гребнем белые волосы, смятые войлочной шляпой. В этот момент ещё один из странников подошёл к группе, окружившей слепца и, сказал, протягивая извлечённый из пояса свиток:
– Сегодня, Цидкияу, тебе исполнилось тридцать два года.
– До ста двадцати! – растерянно выговорили остальные, а слепец, которого назвали Матания, а теперь – Цидкияу, не ответил на поздравления.
Так случилось, что последний король Иудеи покидал её в день своего рождения.
Помолившись, они развели костёр, сварили зерно, вскипятили воду и уселись за еду. Любой, кто мог бы приблизиться и рассмотреть лица людей, удивился бы, обнаружив, что только троим из этой дюжины могло быть сорок лет. Остальным, включая короля Цидкияу, едва перевалило за тридцать. Троим или четверым вероятно, и вовсе недавно исполнилось по восемнадцать лет, но и их лица казались старше, покрытые дорожной грязью и окаймлённые бородами и давно не стрижеными волосами. Ещё больше состарили этих мужчин переживания последнего месяца, штурм и захват Иерусалима вавилонской армией, пожар и резня в городе, из которого они чудом выбрались живыми. Люди эти – ближайшее окружение короля Иудеи – в последние годы определяли политику государства и принимали важнейшие законы. Национальной бедой оказалось даже не то, что все их решения были неправильными, а то, что у этих государственных деятелей никогда не было единого мнения о том, как следует поступить их несчастной родине. Даже сейчас, после полного крушения Иудеи, лишённые положения и состояния, потерявшие близких и отправленные в плен – хотя и без охраны, но с обязанностью докладывать о себе каждому придорожному вавилонскому посту – эти люди, едва собирались вместе, начинали спор, как должны были вести себя король, армия и население Иерусалима. Даже теперь большинство из них не верили в правоту пророка Ирмияу, в его категорический совет не сопротивляться царю Вавилона. Часть из них продолжала считать, что восставать следовало непременно, только момент для выступления оказался неблагопрятным. Несколько человек упорствовали, не желая признать факт предательства Египта. Они твердили, что фараон ещё явится, ещё прогонит проклятого Навуходоносора и восстановит Иерусалим и Храм. А часть приближённых короля Цидкияу – теперь уже большая – требовала просить прощения у пророка Ирмияу и в будущем жить по его советам.
И только сам слепец не вмешивался ни в какие споры, молчал, был неподвижен, но вдруг падал и бился лицом о камни, пока подбегали несколько человек, поднимали его и усаживали силой на пень. Спутники уже думали, что он свихнулся, и вслух обсуждали, как станут объяснять его состояние в Вавилоне – ведь им под страхом смерти было велено доставить туда Цидкияу в здравом уме, – как вдруг иудейский король начинал медленную беседу с кем-либо из слуг, обсуждал что и как следует сварить на ужин или, как в дни недавней осады, прекращал политические споры, заставляя каждую из сторон медленно повторить главные аргументы противника. И заросшие, немытые царедворцы, захлёбываясь и отталкивая друг друга, выкрикивали свои доводы перед Цидкияу, будто не слепой и изуродованный палачом человек сидел перед ними на пне, а прежний король Иудеи, правитель Иерусалима.
Трудно объяснить, отчего путаются в степени родства между наследниками короля Иошияу. Даже летописец Второй книги Царств вдруг называет Матанию (посадивший его на трон Навуходоносор изменил имя этого человека на Цидкияу) дядей уведённого в плен молодого короля Ехояхина. Простой анализ хроник Танаха, который читатель может повторить следом за мной, выявляет такую родословную.
У короля Иошияу было четверо сыновей: Ехояхин – его родила Нехушта, дочь Элнатана из Иерусалима, Ехояким – сын Зевуды, дочери Педая из Румы. И ещё двоих сыновей родила королю Иошияу Хамутал, дочь Ирмияу из Ливны: Ехоахаза, первым после гибели отца унаследовавшего власть и свергнутого фараоном Нехо, и Цидкияу – последнего иудейского короля. Все четверо братьев походили на отца Иошияу мягкостью манер и уступчивостью характера, пока дело не касалось судьбы Иудеи, которой все они были преданы беззаветно. Каждый из братьев-королей был весьма восприимчив к политическому давлению придворных кругов, каждому пришлось выбирать между вавилонской или египетской группировками иерусалимской аристократии. Их отец пал в битве с армией фараона, и им, будто по наследству, передались сложные отношения с Египтом: соблазн, интриги, приводившие Иудею к восстанию против Вавилона и непременное предательство Египта в самый решающий момент.
Когда Навуходоносор увёл в плен молодого Ехояхина и вместо сына Ехоякима стал править Цидкияу – сын Иошияу, которого поставил королём в стране Иуды Невухаднецар, царь Бавеля, в столице тут же собралась группа непримиримых. Во главе её стал родственник королей из Дома Давида Ишмаэль бен-Натания – храбрый воин, но высокомерный и злопамятный человек, неумный и безразличный к завтрашним последствиям сегодняшней вспышки своих чувств. Среди тех, кого он объединил в ненависти к Вавилону и желании любой ценой вернуть Иудее полную независимость, были высшие священнослужители, не простившие Навуходоносору ограбления Храма во время первого захвата им Иерусалима, аристократы из старых служак, сделавших военную карьеру в войнах ещё с Ассирией, были никудышные дипломаты, поверившие подмётным письмам фараона и люди, открыто признававшие королём только находящегося в вавилонском плену Ехояхина, "а не вавилонскую куклу" – Цидкияу.
Весной в Иерусалим внезапно прибыл царь Тира Итбаал III в сопровождении большой свиты и со множеством подарков королю Цидкияу. После торжественного приёма, устроенного в честь гостей, царь Тира попросил оставить его наедине с иудейским королём и советниками и рассказал им следующее.
Навуходоносор строит оборонительную стену поперёк равнины Двуречья, выше Сиппара. Кроме того, сам Вавилон окружается мощными крепостными валами и рвами для защиты столицы от атаки колесниц. Из всего этого следует, что два могучих царства, победители Ассирии – Мидия и Вавилон – не довольны разделом добычи и готовятся к войне друг с другом. Это ли не благоприятнейший момент для общего выступления против Вавилона!
Иудеи слушали. По данным, полученным ими от иврим, проживающих в изгнании в Двуречье, получалась такая же картина: Вавилон и Мидия теперь надолго будут заняты друг другом. Непонятным оставалось только одно сообщение: царь Мидии Астиаг объявил, что выдаёт свою дочь Амитиду замуж за наследника вавилонского престола, сына Навуходоносора.
Иудеи колебались. Наглец Ишмаэль бен-Натания тихо, но так, чтобы услышал король, сказал первосвященнику Серае:
– Если бы Ехояхин был сейчас в Иерусалиме!
В этот момент царю Тира передали срочное донесение, доставленное к побережью почтовой галерой: фараон Априй выступил, и его флот движется на север для захвата Цидона – союзника Вавилона. Два финикийских города-царства, Тир и Цидон, находились в давней вражде и соперничестве. Получив весть, царь Итбаал III объявил: он присоединяется к Египту в войне против Вавилона, независимо от того, какое решение примет Иерусалим.
– Такое же,– ответил Цидкияу и протянул руку царю Тира: – Война!
Иерусалим ликовал, вокруг костров пели и танцевали, воины готовили оружие.
На самом деле, к тому моменту, когда над Вавилоном действительно собрались тучи, царь Навуходоносор нашёл решение политических проблем империи, доказав, что он дипломат ничуть не меньший, чем полководец.
К полной неожиданности для соседей, Навуходоносор вдруг оказал военную поддержку своему извечному врагу – империи Урарту против давнего союзника Вавилона в борьбе с Ассирией – Мидии. Урарту не победил Мидию, но теперь соперник переместился от границы Вавилона далеко на север. И надолго – потому что, едва сокрушив Скифское и Урартское царства, Мидия оказалась вовлечённой в конфликт с Лидией в Малой Азии.
Освободившиеся руки Вавилона протянулись на юг. Над Средиземноморьем послышался рёв Царя Царей и топот миллиона ног – солдат Навуходоносора и его союзников. Тяжеловооружённые колонны армий Двуречья вломились в Кнаан. Полудикие ассирийские лошадки в упряжках и под седлом понеслись по всем дорогам и тропам по обе стороны Иордана. Вавилонская армия крушила недальновидных бунтовщиков, выжигая города, подобно тому, как земледелец удаляет пни и корни на участке, чтобы засеять его заново.