Ещё до того, как в Кнаане узнали, что надежды на войну Мидии с Вавилоном не оправдались, с севера поступило сообщение, что армии фараона двигаются по побережью обратно, к себе в Египет. Целью сообщения было предупредить Иерусалим, что недавний союзник может, как это уже бывало, по пути ограбить Иудею. Но Цидкияу ни минуты не сомневался: фараон Априй убегает под натиском очнувшегося от сна Вавилона. Король велел срочно укреплять столицу.
Действительно, очень скоро пришла весть, что огромное войско Навуходоносора и его союзников уже шагает по Кнаану. В следующем сообщении говорилось, что Тир уже пал, и после его разграбления городские ворота были обиты кожей царя Итбаала – именно так издавна наказывали предателей цари Ассирии и Вавилона.
На этот раз ни одно государство не посмело вывести свою армию навстречу рассвирепевшему Царю Царей. Королевства Заиорданья уверяли, что никогда не изменяли Вавилону и готовы хоть сейчас присоединить свои армии к войску Навуходоносора. Филистия, финикийские и сирийские города прыснули в стороны от Иерусалима и повезли в Вавилон дань, громко раскаиваясь в своём недолгом порыве уйти из-под власти Царя Царей.
И только Иудее некуда было ни отступить, ни спрятаться. Её король, опрометчиво назначенный когда-то самим Навуходоносором, знал, что ожидает клятвопреступника. Большинство в его окружении ничуть не испугалось военного столкновения с Вавилоном, ибо "Господь защитит свой Город", как защитил он Иерусалим от полчищ Санхерива при славном короле Хизкияу. Лишь пророк Ирмияу громко призывал к капитуляции перед "Бичом Божьим" ради того, чтобы сохранить народ, Иерусалим и Храм.
<...> Слово, которое пророк Ирмияу сказал Баруху бен-Нерии, когда тот писал в книгу с уст Ирмияу эти слова, в четвёртый год правления Ехоякима бен-Иошияу, короля Иудеи. Он сказал<…>
Вавилонские колонны протопали по побережью, сожгли Лахиш и селения южной Иудеи и окружили Иерусалим. Были перекрыты все пути снабжения города оружием, водой и продовольствием, и каждое утро теперь начиналось стуком осадных орудий о бронзовую обшивку Долинных и Рыбных ворот, попытками вавилонян проломить стену Офела или прорваться в Иерусалим через западную часть города, где в первый же день осады сгорела башня Хананэля.
Полтора года, изо дня в день иудеи отбивали атаки Навуходоносора.
Матания был человеком нерешительным, и все его недостатки усугубляла склонность к самооценке и переоценке каждого своего слова и поступка. Ночью он внезапно просыпался и мучился от желания просить прощения у всех и каждого. С юности наделён он был умом ясным и безжалостным к себе, чтобы, познав свои пороки, постараться истребить их постоянным сдерживанием и непроявлением перед людьми. Так, самолечением удалось ему изрядно укрепить характер, хотя с возрастом это и привело к обострению неврастении: король Цидкияу страшился темноты. Он боялся проснуться среди ночи и уже не в первый раз возжелать разом покончить с невыносимой тяжестью обязанности перед беспомощной роднёй и всеми своими подданными-иудеями, собравшимися в Иерусалиме в надежде на защиту и покровительство короля Цидкияу. От яда его спасла религия – строгий запрет иудеям распоряжаться своей жизнью, вплоть до неразрешения хоронить самоубийц на общем кладбище.
Пророк Ирмияу жил теперь во Дворе Стражи, в "Яме" – самой охраняемой тюрьме Иерусалима, находившейся на территории дворца. Даже Навуходоносор не вызывал такой ненависти у иудеев, как Ирмияу с его проклятиями и обещаниями скорой и страшной кары своему народу за грехи и непослушание Божьему закону. Не раз к королю приходили командиры с просьбой наказать "взбесившегося старца", и Цидкияу просил пророка прекратить проповеди капитуляции.
Но тот и не думал замолкать.
– Если нас победят, весь народ будет уведён в Вавилон, как был уведён из Кнаана Израиль, – тихо говорил король, держа в ладонях руку старика.– Подскажи, как выстоять Иудее, где взять силы?
– И пусть уведут в Вавилон! – выкрикивал в ответ Ирмияу.– Через семьдесят лет другое поколение иврим, а не эти жадные и развратные животные, вернутся и отстроят Храм и город. А "поколение пустыни" недостойно жить здесь, в Земле Обетованной. Вспомни, как Моше сорок лет водил по Синаю такую же злобную и глухую к его призывам толпу! Пусть же там, в Вавилоне начнётся новый род иудеев!
Так они спорили, не в силах переубедить друг друга. А осада Иерусалима продолжалась. По городу ходили слухи, будто после нескольких попыток патриотов убить пророка, король назначил Шимона, командира своей гвардии, ответственным за сохранение жизни Ирмияу. Говорили, будто в своей тюрьме пророк принимает тайных посланцев из Вавилонии, и будто бы сам Царь Царей одобрил поведение иудейского пророка, чьи речи, как было сказано в ходившей по Иерусалиму прокламации, "ослабляли руки воинов и народа". Из тех же слухов можно было заключить, что король Цидкияу очень ценит Ирмияу, выполняет его советы, но делает это тайно, ибо уже несколько раз стрелы патриотов вонзались в дверь за секунду до того, как там появлялся король. Иерусалимцы знали что по таким "предупреждениям" большой мастер – Ишмаэль бен-Натания, первый ненавистник Вавилона.
У иудеев были основания верить, что король находится под влиянием Ирмияу, а тот никогда не скрывал своих взглядов. "Навуходоносор, – проповедовал он, – это Бич Божий, насланный на иудеев Господом за грехи.
Стало быть, и сопротивляться Вавилону – только добиваться окончательной погибели Иерусалима и Храма". Когда назначенный Царём Царей правителем Иудеи Цидкияу должен был нанести благодарственный визит в Вавилон, Ирмияу дал ему в сопровождающие своего ученика, Сераю бен-Нерию, брата Баруха, велев удерживать короля от любых политических игр. По Иерусалиму ходило "слово", которое пророк Ирмияу заповедовал Серае бен-Нерия, когда тот отправился в Бавель с Цидкияу, королём Иудеи, в четвёртый год его правления.
Рассказы об отношениях короля и пророка были правдой. На ночь с Ирмияу снимали деревянные колодки, приводили к Цидкияу. Тот расспрашивал, как кормят в "Яме" и не обижает ли пророка охрана, а потом рассказывал новости, как правило, весьма неприятные для оборонявших город иудеев. Пока хватало стрел и камней, пока ещё не иссякли запасы зерна и не были вычерпаны до дна ямы с весенней дождевой водой, но потери воинов на стенах Иерусалима восполнить было некем: все, кто мог рубить мечом или метать дротики, участвовали в обороне, а от других городов Иудеи столица была отрезана кольцом вавилонских армий.
В начале месяца Сивана сопротивление вавилонскому нашествию по всему остальному Кнаану прекратилось, и Навуходоносор велел освободившиеся войска и осадные орудия перебросить к Иерусалиму. Так под стенами города появилась армия касдимов – самых свирепых бойцов во всём имперском войске.
Король велел принести ещё несколько светильников в дворцовую комнату, где он сидел за ужином вместе с Ирмияу и двумя иудейскими старейшинами из своих главных советников.
– Ирмияу,– сказал он устало.– Я не прикажу сдать Иерусалим, иначе касдимы вырежут нас всех и сожгут город и Храм. Подумай, где взять воинов для обороны взамен тех, кто погиб?
– А ты не знаешь?– удивился пророк.– В Иерусалим сбежались крестьяне со всей Иудеи. Ты велел дать им зерно и воду. Так дай им и мечи! А сколько в городе рабов! Законы Торы не позволяют держать человека в рабстве дольше шести лет, а как поступают твои "почтенные граждане"?!
Король и его советники переглянулись. Ужин продолжался в молчании.
Действительно, город был переполнен иудеями, но служить в армии многим из них запрещалось: крестьянам – как необученным войне, рабам – как неимеющим права носить оружие. А рабов с каждым днём становилось всё больше. После того, как в Иерусалим хлынули иудеи-беженцы изо всей разорённой страны, стал ощущаться недостаток в жилье и пище. За любую работу люди бросались в драку. Участились случаи продажи в рабство себя и детей, чтобы выжить, и постепенно количество рабов в Иерусалиме приблизилось к численности свободных жителей.