На этот раз иудеи не смогли заложить пролом. Атаки вавилонян не утихали даже к ночи. В жестоких рукопашных боях у пролома несли потери последние резервы Цидкияу – отряды левитов внешней охраны Храма.
Ишмаэль бен-Натания пришёл к королю с ежедневным рассказом о состоянии защитников города – теперь он возглавлял оборону Иерусалима. Оружие кончалось, людей не хватало, на крепостной стене рядом с отцами сражались подростки, только недавно справившие бар-мицву. Цидкияу слушал, опустив глаза, и думал, что это плохо, но выхода он не знает. Вдруг Ишмаэль приблизил к нему пылающие глаза и хриплым голосом зашептал, что если сегодня же ночью он не исполнит плана командиров, то они покинут город без него.
План был такой. Король в темноте через большую пещеру[46] под стеной покинет столицу и в пустыне Арава встретится с посланником фараона – эту встречу брался устроить Ишмаэль бен-Натания. Цидкияу должен убедить египтянина, что судьба не только Иудеи, но и всей фараоновой империи зависит от помощи, которую получит Иерусалим.
– Только ты можешь убедить фараона,– говорил Ишмаэль.– Вспомни, как ты уговорил иерусалимцев отпустить на волю рабов.
Весь месяц Тамуз Цидкияу отказывался бежать из Иерусалима, но сегодня он ответил:
– Амен.
Иудеи не знали, что Навуходоносор велел в эту ночь свежему отряду касдимов, прибывшему из Южного Двуречья, разбить лагерь вблизи проломленной иерусалимской стены. Наутро намечался решительный штурм города, и касдимы, упорные и дерзкие воины, с косицами под затылком и с узкими – только для еды, но не для смеха – ртами, должны были первыми прорваться через пролом в Иерусалим.
Яхин подставил ладонь, как птенца, перенёс Цидкияу через вавилонское заграждение и передал Боазу, за спиной которого король сразу исчез из виду.
– Сюда!– послышался голос Ишмаэля, двигавшегося первым. – Не выходи на свет!
Но луна в ту ночь была безжалостно яркой, а от великанов-телохранителей падали на песок такие широкие тени, что спрятать беглецов не могли никакие кусты. Внезапно закричал и повалился на землю шедший последним Яхин. Остальные бросились к нему, но со всех сторон в них полетели стрелы с наконечниками, смоченными ядом скорпиона, и затрещали боевые касдимские барабаны. Попавшие в засаду иудеи, едва различая против света нападающих врагов, всё-таки попытались прорвать их кольцо, но удалось это только Ишмаэлю бен-Натании. Размахивая мечом, он пробился сквозь толпу касдимов и исчез в ночи. Цидкияу ринулся было за ним, но был свален на землю упавшим Боазом, в которого попал отравленный дротик. Толпа врагов накинулась на Цидкияу и его людей, и вскоре живые и мёртвые иудеи лежали связанные в охранной палатке внутри касдимского стана.
На рассвете по вавилонскому лагерю прошла весть: король иудеев в плену, Иерусалим сдался, Царь Царей отдал город на разграбление армии.
"В пятый день месяца Тевет пришёл ко мне беглец из Иерусалима, чтобы сказать: "Поражён город!", – записал пророк Ехезкель, вздохнул и вслух заключил: "Горе нам всем!"
Ненависть Навуходоносора к упрямому и непокорному городу была такова, что после победы он назначил губернатором Иерусалима своего придворного палача Невузарадана. Пьяный от непрерывного победного пира, тот бродил по притихшим в ужасе улицам и, заметив среди развалин ещё сохранившуюся стену, приказывал кинуть за неё факел и не выпускать из огня никого. В первые же дни оккупации отряд поджигателей, находившихся при Невузадаране, сжёг Храм, королевский дом и все прилегающие к нему постройки.
Старший палач разрушил стены вокруг Иерусалима. И оставшихся иудеев <...> Невузарадан, старший палач, изгнал из страны. <...> И взял старший палач Сераю-первосвященника, и Цфанью-второго священ ника, и трёх стражей входа в Храм, а из города взял он одного начальника воинов и пятерых из Предстоявших Лицу Короля, остававшихся в городе, и военного писца, вербовавшего народ, и ещё шестьдесят человек из города, и взял их Невузарадан - старший палач и отвёл их к царю Бавеля в Ривлу. И перебил их всех царь Бавеля, и умертвил их в Ривле, в стране Хамат.
И ушли иудеи в изгнание из страны своей <...>
Потом, уже в вавилонском плену, среди иудеев ходил рассказ, будто командующий отряда из племени халдеев по личному приказу Навуходоносора поспешил в "Яму", вывел оттуда пророка Ирмияу, велел его накормить, одарить богатой одеждой и рабами и с почётом отправить в Вавилон. Но пророк отказался от подарков. Он брёл по городу и рыдал. Верный Барух записал:
– Это ли город, который называли совершенством красоты, радостью всей земли? Разинули пасти на тебя все враги твои, свистят и скрежещут зубами <...>
Сильна была ненависть Навуходоносора к Иерусалиму, но ещё сильнее взбесил его сам Цидкияу – вассал, посмевший нарушить клятву и поднять мятеж. Поэтому Царь Царей из своей резиденции в Сирии приказал придворному палачу устроить суд над попавшим в плен королём Иудеи и придумать для того необыкновенное наказание.
В последний день перед началом суда Цидкияу представилась возможность умереть, но он не решился. Когда пленников вели из Иерусалима, дорога некоторое время проходила по краю глубокого ущелья. "Вот она и могила готова,– подумал Цидкияу. Ему даже показалось, будто один из идущих сзади пленников произнёс: "Ну?" Король обернулся. Но никто к нему не обращался. Он увидел лица униженных, искалеченных, измученных дорогой и зноем иудеев и сказал себе, что необходим им для поддержки.
Он не смог бы это объяснить, но была ни на чём не основанная уверенность, что он отстоит на суде невинных, детей и, прежде всего, свою маленькую дочь, от мести Вавилона, приняв на себя всю вину за нарушение клятвы Царю Царей. Что же будет с ним самим, стало Цидкияу безразлично: конечно, будут мучить, конечно убьют. И пусть!
Только во время суда он почувствовал: может быть что-то худшее.
Суд происходил во дворе царской резиденции в Ривле. Навуходоносор появлялся каждое утро и приказывал остановить носилки. Телохранители опускали его на землю и исчезали. Он возлежал под пологом, слушал и за все дни не произнёс ни одного слова, только кивал, одобряя негодующие и презрительные выкрики командиров вавилонского войска, толпившихся во дворе. Суд вёл старший царский палач Невурадан, и было ясно, что на этот раз он приготовил какое-то особенно злодейское наказание.
Теперь всё было против Цидкияу: и природная прочность памяти, и привычка подчинять своё поведение внутренней воле. Поэтому он не умер и даже не свихнулся от зрелища, к которому его приговорили. Каждый день суда на его лицо примеряли глиняную маску, но только в последний день все узнали её назначение: не дать пленнику сомкнуть веки. Только после того, как на виду у Цидкияу были зарезаны все его дети, Навуходоносор разрешил ослепить иудея. Палач поднёс раскалённые медные гвозди к глазным яблокам связанного Цидкияу, и тот ещё успел увидеть, как взорвались его глаза. Только тогда он наконец-то потерял сознание.
Цидкияу очнулся на соломенной подстилке в углу какого-то дома. Он всё пытался протереть глаза развязанными руками, и тогда резкая боль по всему лицу возвращала его память к проклятым последним минутам зрячей жизни.
– Мы сопровождаем в Бавель Цидкияу, бывшего короля Иудеи. Вот наше разрешение передвигаться по Царскому тракту – видите печать Бавеля?
– Ладно, ладно. Платите и проходите.
От костра доносились запахи еды и разговоры, в которых слепец никогда не участвовал. Вдруг он расслышал знакомое имя. Прислушался.
– Нет, – уверенно говорил, судя по голосу, королевский повар Цвика,– и врата Храма не достались халдеям. Мой брат слышал это от самого Баруха. Ещё до пожара ангел опустился в Святая Святых, забрал оттуда покров алтаря, Ковчег Завета, обе Скрижали, жертвенник, и эфод первосвященника с сорока восьмью драгоценными камнями и все священные сосуды из Скинии. Ангел сделал знак, земля разверзлась, он опустил в расщелину то, что собрал, а сверху – ворота Храма, и так оно ушло на дно земли – а это самая глубокая глубина, какая бывает!
46
По преданию, пещера находилась под городской стеной между Цветочными и Дамасскими воротами, если смотреть на плане более позднего Иерусалима – времён Ирода Великого. Сегодня это – место вблизи Северной стены Старого города, напротив археологического Музея Рокфеллера.