Портрет Аньоло, сделанный им самим, можно видеть в капелле Альберти в Санта Кроче рядом с дверью на истории, где император Ираклий несет крест; он изображен там в профиль с небольшой бородкой, в розовом капюшоне на голове, по обычаю того времени. Отличным рисовальщиком он не был, насколько можно об этом судить по нескольким листам его работы, находящимся в нашей Книге.
ЖИЗНЕОПИСАНИЕ БЕРНЫ СИЕНСКОГО ЖИВОПИСЦА
Если бы у тех, кто стремится достичь превосходства в какой-либо доблести, не обрывалась весьма часто нить жизни в лучшие годы, не подлежит и сомнению, что многие таланты достигли бы той ступени, которая наиболее желательна и для них, и для мира. Однако краткость человеческой жизни и суровость разнообразных случайностей, надвигающихся со всех сторон, отнимает их у нас порой слишком рано, что явно видно по бедняжке Берне, сиенцу, который, хотя и умер юным, тем не менее оставил столько работ, что кажется, будто жил весьма долго, и оставленные им работы таковы и выполнены так, что вполне убеждают нас в том, что он стал бы живописцем превосходным и редкостным, если бы не умер так рано.
В Сиене можно видеть в двух капеллах Сант Агостино несколько его небольших историй с фигурами, выполненных фреской; в самой же церкви на стене, разрушенной перед тем как выстроить там капеллы, была изображена история юноши, ведомого на судилище, выполненная так прекрасно, как только можно себе представить, ибо видны в ней были бледность и страх смерти, выраженные столь правдиво, что художник заслужил за это высшую похвалу. Возле названного юноши находился утешающий его монах, очень выразительно и хорошо выписанный и исполненный, и вообще все в этой работе было выполнено столь живо, что казалось, будто Берна представил себе этот ужаснейший случай таким, каким он и должен был быть, а именно полным злейшего и жестокого ужаса, ибо он изобразил это кистью столь хорошо, что если бы это случилось в действительности, то большего впечатления не произвело бы.
В городе Кортоне он расписал также кроме многих других вещей, рассеянных во многих местах этого города, большую часть сводов и стен церкви Санта Маргерита, той, где теперь монахи-цокколанты.
Из Кортоны он отправился в 1369 году в Ареццо, как раз когда для Тарлати, бывших синьоров Пьетрамалы, закончил в этом городе монастырь и здание самой церкви Сант Агостино сиенский скульптор и архитектор Моччо. В малых нефах церкви многие граждане выстроили капеллы и гробницы для своих семейств, Берна же написал там фреской в капелле св. Иакова несколько небольших историй из жития этого святого, а главное – весьма живо историю ростовщика Марино, который, продав из жадности к деньгам душу дьяволу, в чем дал собственноручную расписку, обращается к св. Иакову, дабы тот освободил его от этого обещания, дьявол же показывает ему расписку и напирает на него изо всех сил. Во всех этих фигурах Берна выразил с большой живостью движения души, в особенности же на лице Марино, с одной стороны, страх и, с другой, – веру и уверенность, внушаемые св. Иаковом, подающим ему надежду на спасение, хотя насупротив стоит дьявол, мерзкий на диво, который быстро бормочет и предъявляет свои доводы святому, а тот, доведя Марино до крайнего раскаяния в грехе и данном им обещании, спасает его и обращает к Богу. Та же история, как рассказывает Лоренцо Гиберти, была выполнена тем же художником в Санто Спирито во Флоренции до пожара церкви в одной из капелл Каппони, посвященной св. Николаю. После же этой работы Берна написал в Аретинском соборе для мессера Гуччо ди Ванни Тарлати из Пьетрамалы в одной из капелл большое Распятие с Богоматерью, св. Иоанном Евангелистом и св. Франциском, выражающими величайшую скорбь, а также св. Архангела Михаила с такой тщательностью, что это заслуживает похвалы немалой, в особенности же за столь хорошую сохранность, что кажется, будто сделано лишь вчера. Ниже изображен названный Гуччо, преклонивший колени в полном вооружении у подножия креста. В приходской церкви того же города он работал в капелле Паганелли над многими историями из жития св. Иоанна Евангелиста, изобразив в некоторых фигурах самого себя и многих благородных друзей своих из этого города. Возвратившись после этих работ к себе на родину, он написал на дереве много картин больших и малых, но пробыл там недолго, ибо, будучи приглашен во Флоренцию, расписал в Санто Спирито капеллу св. Николая, о чем упоминалось выше, за что был весьма прославлен, и другие вещи, также уничтоженные злосчастным пожаром этой церкви.
В Сан Джиминьяно ди Вальдэльза он расписывал фреской в приходской церкви несколько историй из Нового Завета и, когда уже весьма быстро приближался к их завершению, странным образом упал с подмостьев на землю, получил внутреннее сотрясение и разбился так сильно, что, по прошествии двух дней, к большему ущербу для искусства, чем для себя, ибо сам он ушел к лучшим местам, отошел из этой жизни. И в вышеназванной приходской церкви санджиминьянцы, оказав ему, большие почести при погребении, соорудили для его останков почетную гробницу, прославляя его после смерти так же, как и при жизни, и в течение многих месяцев вокруг его гробницы непрерывно прикреплялись эпитафии на латинском и народном языках, ибо люди этой местности от природы склонны к словесности. Таким образом, честные труды Верны получили надлежащее вознаграждение, ибо перьями своими его прославили те, кого он почтил своей кистью.
Джованни из Ашано, воспитанник Верны, довел до совершенства то, что было не закончено Верной; он выполнил и в Сиене в Спедале делла Скала несколько живописных работ, а также и во Флоренции в старых домах Медичи еще несколько, благодаря чему имя его стало весьма известным.
Работал Берна-сиенец около 1381 года. А так как, помимо того, что сказано, Берна и рисовал весьма бойко и был первым, кто начал хорошо рисовать животных, о чем свидетельствует выполненный его рукой лист в нашей Книге, весь покрытый дикими зверями разных стран, он заслуживает величайшего восхваления, и да будет имя его почтено художниками. Был у него также ученик Лука ди Томе, сиенец, который в Сиене и по всей Тоскане расписал много и, в частности, доску и капеллу семейства Драгоманни в Сан Доменико в Ареццо; капелла эта, немецкой архитектуры, весьма хорошо украсилась названными образами и фресками, созданными рукой, умом и талантом сиенца Луки.
ЖИЗНЕОПИСАНИЕ ДУЧЧО СИЕНСКОГО ЖИВОПИСЦА
Изобретателям каких-либо важных вещей принадлежит без сомнения наибольшее место в писаниях, выходящих из-под пера историка; и происходит это потому, что первые изобретения благодаря привлекательности всякой новизны обращают на себя больше внимания и вызывают большее удивление, чем все улучшения, вносимые в вещи позднее теми, кто доводит их до последнего совершенства. Ведь если бы каждая вещь никогда не имела своего начала, то никогда не улучшалась бы и ее середина, а ее конец не обладал бы наилучшими качествами и дивной красотой.
Поэтому и Дуччо, высоко ценимый сиенский живописец, и заслужил похвалы отдаленного потомства за то, что, выкладывая пол Сиенского собора, он положил начало мраморной инкрустации фигур со светотенью, из чего новые художники делают чудеса, какие мы видим ныне. Он начал с подражания древней манере и с весьма здравым смыслом придал фигурам благообразные формы и превосходнейшую выразительность, несмотря на трудности этого искусства. Подражая живописным работам, исполненным светотенью, он собственноручно наметил и нарисовал разбивку названного пола; в соборе же он выполнил доску, которая тогда была поставлена на главный алтарь, позднее же уступила место табернаклю Св. Причастия, который и теперь там находится. На доске этой, как пишет Лоренцо ди Бартоло Гиберти, было изображено Венчание Богородицы, выполненное как бы в греческой манере, но с большой примесью нового; а так как названный главный алтарь был открыт со всех сторон, она была расписана сзади так же, как и спереди, причем с задней стороны с большой тщательностью Дуччо изобразил все главнейшие истории из Нового Завета с малыми и очень красивыми фигурами. Я пытался выяснить, где эта доска находится теперь, но, несмотря на все вложенное мной прилежание, мне не удалось ни разыскать ее, ни узнать, что сделал с ней скульптор Франческо ди Джорджо, когда он отделывал этот табернакль бронзой и мрамором, которыми он теперь украшен. Дуччо выполнил также для Сиены много досок на золотом поле и одну во Флоренции для Санта Тринита с изображением Благовещения.
Написал он затем весьма много вещей в Пизе, в Лукке и в Пистойе для разных церквей; все они получили высокое одобрение и принесли ему известность и пользу величайшую. В конце концов осталось неизвестным, где этот Дуччо умер и оставил ли родственников и учеников и какое-либо имущество. Достаточно и того, что в наследство он оставил изобретенное им искусство живописи в мраморе светотенью, ибо и за такое благодеяние в искусстве он заслуживает одобрения и похвалы бесконечной и его безусловно можно причислить к тем благодетелям, кои вносят в занятие наше еще больше радости и красы: ведь открывший тайну редкостного изобретения всегда оставляет о себе память наряду с изобретателями других удивительных вещей.