Родом он был из местечка Сан Джованни ди Вальдарно, и говорят, что там и теперь еще можно видеть несколько фигур, написанных им в его первой молодости. Человеком он был весьма рассеянным и очень беспечным, подобно тем, у кого вся дума и воля сосредоточены лишь на вещах, имеющих отношение к искусству, и кто мало обращает внимания на себя и еще меньше на других. И так как он никогда и никак не хотел думать о житейских делах и заботах, в том числе даже о своей одежде, и имел обыкновение требовать деньги у своих должников лишь в случае крайней нужды, то вместо Томмазо, каково было его имя, его все звали Мазаччо, однако не за порочность, ибо от природы он был добрым, а за ту самую его рассеянность, которая не мешала ему с такой готовностью оказывать другим такие услуги и такие любезности, о которых и мечтать не приходилось.
Он начал заниматься искусством в то время, когда Мазолино да Паникале расписывал во флорентийской церкви Кармине капеллу Бранкаччи, следуя все время насколько мог по стопам Филиппо и Донато, хотя и в другом искусстве, и постоянно стараясь в своих работах изображать фигуры с возможно большей живостью и величайшей непосредственностью, наподобие действительности. И по сравнению с другими он рисовал и писал настолько по-новому, что произведения его смело могут выдержать сопоставление с любым современным рисунком и колоритом. Он был в высшей степени усердным в своей работе и удивительно искусным в преодолении трудностей перспективы, что можно видеть по истории с малыми фигурами, находящейся ныне в доме Ридольфо дель Гирландайо, где помимо Христа, исцеляющего бесноватого, изображены в перспективе прекраснейшие здания в такой манере, что в одно и то же время они видны и внутри и снаружи, ибо точка зрения для большей трудности выбрана не спереди, а с угла. Он в большей степени, чем другие мастера, старался изображать обнаженные тела и мало применявшееся до него сокращение фигур. Работал он с величайшей легкостью, одежды же писал, как говорилось, с большой простотой. Сохранился образ его работы, написанный темперой, с изображением Богоматери на коленях у св. Анны, с младенцем на руках. Образ этот ныне находится в Сант Амброджо во Флоренции, в капелле, что возле дверей, ведущих в приемную монахинь. В церкви Сан Никколо, что за Арно, на алтарной преграде находится еще один образ работы Мазаччо, написанный темперой, на котором, кроме Богоматери, которой ангел приносит благую весть, изображено в перспективе очень красивое здание со многими колоннами, и действительно помимо совершенного линейного построения он так передал удаление при помощи цвета, что здание это, постепенно бледнея, теряется из виду, в чем он обнаружил большое понимание перспективы. Во Флорентийском аббатстве он написал фреской на столбе, насупротив одного из тех, что несут арку главного алтаря, св. Ива Бретонского, изобразив его внутри ниши так, что ноги из-за низкой точки зрения сокращаются, а так как это никому другому так хорошо не удавалось, он заслужил немалые похвалы. А под названным святым на другом уровне он изобразил окружающих его вдов, сирот и бедняков, нуждам которых святой помогает. Также и в Санта Мариа Новелла он написал фреской под трансептом церкви Троицу, расположенную над алтарем св. Игнатия, по бокам же Богоматерь и св. Иоанна Евангелиста, созерцающих распятого Христа. По обе стороны находятся две коленопреклоненные фигуры, в которых, насколько можно судить, изображены заказчики работы; однако их едва видно, так как они закрыты позолоченным окладом. Но что там помимо фигур красивее всего, так это цилиндрический свод, изображенный в перспективе и разделенный на кессоны с розетками, уменьшающимися и сокращающимися так хорошо, что кажется, будто стена уходит вглубь. Он написал также в церкви Санта Мариа Маджоре, возле боковых дверей, ведущих к Сан Джованни, на доске в одной из капелл Богоматерь, св. Екатерину и св. Юлиана, а на пределле изобразил несколько малых фигур из жития св. Екатерины, а также св. Юлиана, убивающего отца и мать, в середине же изобразил Рождество Христово со свойственными его работам простотой и живостью.
В церкви Кармине в Пизе на доске, находящейся в одной из капелл трансепта, он написал Богоматерь с младенцем, в ногах же у нее несколько играющих ангелочков, один из коих, играющий на лютне, внимательно прислушивается к гармонии звуков. Вокруг Богоматери – св. Петр, св. Иоанн Креститель, св. Юлиан и св. Николай – фигуры, полные движения и жизни. Внизу, на пределле, изображены малыми фигурами истории из житий этих святых, а в середине волхвы, приносящие Христу дары, и в этой части несколько коней написаны с натуры так прекрасно, что лучше и не придумаешь, люди же в свите этих трех царей одеты в разнообразные одежды, в какие одевались в те времена. Наверху же, завершая названную доску, расположено в нескольких клеймах много святых вокруг Распятия. Полагают, что фигура святого в епископском одеянии, изображенная в этой церкви фреской возле дверей, ведущих в монастырь, принадлежит Мазаччо, я же уверен, что это работа фра Филиппо, его ученика.
По возвращении из Пизы он написал во Флоренции доску с обнаженными мужчиной и женщиной во весь рост, находящуюся ныне в доме Паллы Ручеллаи. Вскоре после этого, чувствуя, что во Флоренции ему не по себе, и побуждаемый влечением и любовью к искусству, он решил, дабы поучиться и превзойти остальных, отправиться в Рим. Так он и сделал и, приобретя там себе величайшую славу, расписал для кардинала Сан Клементе в церкви Сан Клементе капеллу, где фреской изобразил Страсти Христовы с разбойниками на кресте и истории из жития св. Екатерины-мученицы. Он расписал также много досок темперой, но все они во время римских неурядиц либо погибли, либо затерялись. Одна из них – в церкви Санта Мариа Маджоре в маленькой капелле возле ризницы; на ней четыре святых изображены так хорошо, что кажутся рельефными; в середине же – закладка церкви Санта Мариа делла Неве, где папа Мартин, написанный с натуры, намечает мотыгой основание церкви, а рядом с ним император Сигизмунд II. Как-то эту работу рассматривал со мной вместе Микеланджело, который очень похвалил ее и прибавил затем, что люди эти во времена Мазаччо еще были живы.
Последнему, когда Пизанелло и Джентиле да Фабриано расписывали в Риме стены церкви Санта Янни для папы Мартина, была заказана часть работы, но он, услышав, что Козимо деи Медичи, который ему много помогал и покровительствовал, возвратился из изгнания, уехал во Флоренцию, где ему была заказана капелла Бранкаччи в церкви Кармине ввиду смерти Мазолино да Паникале, которым она была начата. Прежде чем приступить к ней, он написал возле веревок колоколов в качестве опыта св. Павла, дабы показать улучшения, внесенные им в искусство. И в живописи этой он обнаружил поистине бесконечное умение, ибо голова этого святого, в котором он написал с натуры Бартоло да Анджолини, являет такую потрясающую силу, что кажется, будто этой фигуре недостает только речи. И тот, кто не знал, каков был св. Павел, взглянув на него, сразу увидит в нем благородство римской гражданственности, а вместе с тем и неукротимую твердость сей благочестивейшей души, целиком устремленной к заботам о вере. В этой же живописной работе он обнаружил также поистине удивительное понимание сокращения при точке зрения снизу вверх, о чем можно судить и ныне по ногам названного апостола, ибо не кто иной, как Мазаччо, полностью преодолел эту трудность, сравнительно с той старой неуклюжей манерой, в которой, как я говорил несколько выше, все фигуры изображались на цыпочках и которой все придерживались вплоть до него и никто не исправлял, а лишь он один раньше всех остальных преобразовал ее в хорошую манеру наших дней. В то время как он выполнял эту работу, происходило освящение названной церкви Кармине, и Мазаччо в память этого написал светотенью и зеленой землей во дворе над дверями, ведущими в монастырь, все освящение, как оно происходило: он изобразил там бесчисленное множество граждан в плащах и с капюшонами, которые следуют за процессией, и в их числе Филиппо Брунеллеско в деревянных сандалиях, Донателло, Мазолино да Паникале, своего учителя, Антонио Бранкаччи, заказавшего ему капеллу, Никколо да Удзано, Джованни да Биччи деи Медичи, Бартоломео Валори; они же изображены им в доме Симона Кореи, флорентийского дворянина. Он написал там и портрет Лоренцо Ридольфи, который в то время был послом Флорентийской республики в Венеции, и не только портреты вышеназванных благородных мужей, но и ворота монастыря, и привратника с ключами в руках. Это произведение в самом деле отличается великим совершенством, ибо Мазаччо сумел так хорошо разместить на поверхности этой площади людей по пяти и по шести в ряд, что они пропорционально и правильно уменьшаются в соответствии с точкой зрения, и это поистине чудо. И в особенности обращаешь внимание на то, что они совсем как живые, ибо ему удалось обдуманно изобразить этих людей не всех одного роста, но с должной наблюдательностью различить низких и толстых от высоких и худощавых, и стоят они всей ступней на одной и той же поверхности, причем ряды сокращаются так удачно, что и в натуре по-другому не бывает.