Напротив, голова египетская царя,– продолжим наше сравнение,– была закрытой книгой. Едва достигнув 18-ти лет, очень красивый, но красотой холодной и мрачной, он прежде всего внушил Фарсальскому победителю неясное но глубокое отвращение. С своим знанием людей, Цезарь угадал в нём злобного и лукавого человека.
Случай не замедлил доказать ему, что его предчувствие было справедливо.
Наконец они достигли дворца, в котором царь Египта приготовил великолепное помещение для своего славного гостя.
Цезарь удалился на некоторое время, чтоб поправить беспорядок своей одежды, ибо он заботился о своем туалете столь же внимательно, как и о своей личности.
Птолемей встретил его, сопровождаемый своими офицерами, и провел в залу, где был приготовлен пиршественный стол.
Но Цезарь терял терпение, желая узнать об участи Помпея.
Знаком пригласив царя удалить свиту, он грубо спросил:
– Что ты мне скажешь о Помпее, Птоломей?
– Все, что ты, Цезарь, пожелаешь узнать, отвйтил царь.
– Я желаю знать все. Он в Египте?
– Да.
– Быть может в Александра?
– Да.
– Пленником? Ты понял, что я его преследую? Ты поступил благоразумно, уверившись в нем, когда он явился просить у тебя убежища.
Птолемей зловеще улыбнулся и проговорил после некоторого молчания:
– Я сохранил для тебя, Цезарь, большую радость, но ты не желаешь ждать, и я удостоверю тебя. Я покажу тебе как поступает Птолемей с твоими врагами.
Сказав это, царь удалился. Когда он явился снова, его сопровождал Потин, начальник его евнухов, несший спокойно предмет покрытый пурпуром.
Уже взволнованный дурным предчувствием, Цезарь встал и поднял покрышку.
И тотчас испустил крик ужаса. Ему была принесена тщательно набальзамированная голова Помпея.
Отрицали горесть Юлия Цезаря в этом случае, но ошибались. Он был горд, но не жесток.
Ясно, что он воспользовался преступлением, но не сам совершил его.
– О, Помпей, Помпей! – стонал он, склоняя свой лысый лоб, пред этими плачевными останками его врага.
И обратясь к Птолемею, несколько смущенному подобным изъявлением приготовленной римскому полководцу радости, сурово сказал ему:
– И так, когда он явился, рассчитывая на твою благодарность, к твоему очагу, – ты принял его убийством?
Птолемей закусил губы.
– Признаюсь, – возразил он,– я не ожидал от тебя, Цезарь, подобных упреков! Но если б я оставил жизнь Помпею, он неминуемо стал бы уговаривать меня сражаться вместе с ним против тебя. Разве ты желал, чтоб я сделал подобную штуку?
Цезарь замолчал. Доводам не доставало справедливости. Но что справедливо, не всегда бывает приятно.
К инстинктивному отвращению, которое с первого раза внушил ему Птолемей, в этот час у диктатора прибавилось презрение к этому царю, который так строго прилагал поговорку: Vae victis! Горе побежденным!
Тем не менее он размыслил, что не время выражать свои чувства, и смягчив выражение своего голоса и лица, ответил:
– Ты, быть может, прав… Часто встречаются жестокие, роковые необходимости. Спасибо же за твой гробовой подарок. Я постараюсь, насколько буду в силах, поправить то зло, которое ты сделал.
И после этого заключения, Цезарь, приказав чтоб голову Помпея поставили в верное место, отправился с царем в пиршественную залу.
Пир этот был великолепен, но не доставало главного, чтобы он был весел: недоставало женщин.
Диктатор выразил свое изумление.
– Где же царица? – спросил он.
Он знал, что брат настоящего Фараона,– Птолемей Авлет,– умирая, завещал трон своему старшему сыну Птолемею– Дионису, с условием, чтоб он разделил его со своей сестрой Клеопатрой, старше его на три года, которая по странному обычаю египтян должна была выйти за него замуж.
И этот союз был совершен на самом деле.
Но о чем Цезарь не знал, и что узнал вкратце от своего хозяина, а позже, подробно, от других лиц, заключалось в том, что через нисколько дней после свадьбы, царствуя вдвоем, он заметил, что если он не примет мир, то его супруга и сестра может устроить таким образом, что будет царствовать одна. Птолемей-Дионис торжественно развелся с Клеопатрой, по причине несходства характеров, и изгнал ее в Сирию.
При объяснениях царя по этому предмету, Цезарь хранил благоразумную сдержанность. Птолемей-Дионис не мог жить с Клеопатрой; он развелся с нею, изгнал ее… Так что же?… Не Цезарю, который сам развелся с своей первой женой, следовало требовать объяснений, почему другой муж отправил прогуляться свою.
Но через нисколько недель, когда, под тем предлогом что он стесняет царя в его дворце, он поселился рядом, под охраной своих солдат, диктатор изменил свой язык.