В этой их общности видели одну только форму, под которой обоготворяли Венеру или Милиту.
Пророк Варух, рассказывает в письме Иеремии к евреям, которых могущественный Навуходоносор покорил и привел рабами в Вавилон, – факты, достаточно обстоятельные, чтоб дать понятие об этом столь же странном, сколько чудовищном культе.
«Связанные женщины сидят по краям дороги и сожигают ароматы. Когда одна из них, взятая прохожим, разделит с ним ложе, она потом упрекает свою соседку в том, что та не была, подобно ей, найдена достойной принадлежать этому мужчине и видеть развязанным свой пояс».
Два века спустя, Геродот в свою очередь с более мелочными подробностями писал о том, что видел своими глазами.
«У вавилонян, говорит он, есть постыдный закон, по коему каждая женщина, родившаяся в стране, раз в жизни обязана быть в храме Венеры и отдаться иностранцу.
Многие из них, не желая смешиваться с толпой вследствие гордости, внушаемой им их богатством, приказывают везти себя к храму в закрытых колесницах. Там они сидят, окруженные великим числом сопровождающих их слуг; но большинство других окружают храм Венеры, сидя на земле, с веревочными повязками на головах. Одни приходят; другие удаляются. Повсюду видны отдельные аллеи, в которых прогуливаются иностранцы и избирают наиболее нравящихся им женщин.
Как только женщина заняла здесь место, она не может возвратиться домой прежде, чем какой-нибудь иностранец не бросил ей на колена денег и не возымел с нею сношения вне священного места. Нужно, чтоб иностранец, бросая деньги, сказал ей: «Я призываю Милиту!»
Ассирияне дают Венере название Милиты. Как бы ни была ничтожна сумма, отказа быть не может, он воспрещен законом, ибо деньги эти становятся священными.
Она следует за первым, бросившим ей деньги, и ей не дозволяется никому отказывать. Наконец, когда она уплатила свой долг богине, отдавшись иностранцу, она возвращается домой; после этого, какую бы сумму ей не предлагали, обольстить ее невозможно.
Изящные и красивые женщины не долго остаются в храме; но дурные живут иногда три и четыре года, ибо не могут удовлетворить закон.
Что же в таком случай значил тот пояс, о котором говорит Варух, как не эмблему стыдливости,– эти слабые узы, которые разрушаются насильственной любовью?
Ибо было нужно, говорят рассказы, чтоб получить ласки посвященных женщин, уводить их за веревку под деревья, где оканчивалось таинство.
Традиции требовали, для того, чтоб жертва была приятнее богини, чтобы приносившая эту жертву вносила больше пылкости в свои желания и спешила разрушить препятствия.
Барух говорит также о жертве сжигаемой посвященными, дабы сделать Венеру благоприятной.
Одни,– ибо в подобных обстоятельствах мнения всегда различны, – предполагают что то был рисовый пирог, другие – любовный напиток; а третьи говорят, что то был просто ладан.
Страбон рассказывает, что все женщины, без исключения, повиновались священному оракулу, из гостеприимства предлагая свое тело иностранцам.
Храм Милиты, единственный где с самого рождения поселилась религиозная проституция, и где она развивалась, не замедлил, понятно, оказаться недостаточным по мере того как увеличивалось государство.
Чтоб уничтожить это естественное препятствие, не. нашли ничего проще, как создать священный двор проституции, – обширное пространство, прилегающее к храму, в котором жертвы были столь безнаказанны, что ни мужья, ни отцы не имели над ними никакой власти, как только они переступали через порог.
Но эта, на половину патриархальная, на половину– религиозная проституция не была исключительной привилегией иностранцев.
Жрецы этого нечистого храма не презирали земные наслаждения и без смущения похищали большую часть тех ласк, которые поклонницы Венеры предлагали первому встречному.
Должно ли после этого удивляться, что пример, доставляемый законоположениями, до самой сердцевины развратил город всяческого великолепия.
Вавилон, этот громадный Вавилон, занимавший пространство в пятнадцать лье, и заключавшей в себе несколько миллионов жителей, вскоре стал притоном всяческих безобразий, пучиной, в которой самый отвраительный разврат постоянно продолжался, не смотря на ужасные катастрофы.
Разрушенный персами в 831 году до P. X., опустошенный, ограбленный, он изливал из своих развалин яд разврата, как сгнившие трупы заразу.
И когда Александр, вход которого в Вавилон блеском своим превосходил все, что видела вселенная,– когда Александр, говорим мы, появился в этом некогда великолепном городе, он, которого, кажется, ничто не должно бы было удивить, он ужаснулся этого страшного распутства.