Он медленно сел. Ясно, что движение матери не ускользнуло от него, и он все еще надеялся на что-то.
– И так, – спросила она,– только в минуту смерти, отец открыл тебе…
– Да, в минуту смерти!..
– В каких выражениях он передал вам эту тайну?
– Он говорил мне, что имел счастье любить вас и быть любимой вами… Тогда вы были дитем народа, как и он. Что вы ушли из своего семейства… но…
– Сами вы или по совету отца пришли, вы ко мне?
– По совету моего отца и по своему желанно. У меня не было никого больше там, кого бы я любил…
– Что вы делали в Понке?
– Отец был управителем богатого купца; я – секретарем.
– Давно вы жили в Сирии?
– Двадцать лет.
– Но у вашего отца была старая родственница… тетка?…
– Флавия. Да. Она воспитала меня и умерла назад тому девять лет…
– А! Она!.. И она никогда не говорила вам…
– Никогда. Когда я спрашивал о моем отечестве и моей матери, она говорила мне,– то же говорил мой отец,– что я из Битинии, и что мать моя умерла, родив меня.
Феодора хотела продолжать свои вопросы, когда постучались в дверь той комнаты, в которой она говорила с своим сыном.
У императрице все было методично и условно; по стуку она узнала, кто стучался. То был один из комнатных слуг императора, Бобрикс, которому она поручала во всякое время и во всех обстоятельствах являться к ней с известием требует ли ее император или только даже желает ее видеть.
– Войди, – возвала она.
Бобрикс вошел. Император страдал сильнее; выйдя из своего беспамятства, он произнес имя императрицы.
– Достаточно, – сказала Феодора.– Я следую за тобой, Бобрикс.
И рассеянно обратившись к Иоанну:
– До свиданья! – сказала она.
Потом она быстро удалилась.
Юстиниан на самом деле, страдал; но его болезнь не имела ничего опасного. Он просто обожрался. Был призван доктор, который вместе с императрицей оставался целую ночь у постели своего августейшего больного.
Только пред рассветом, заметив, что император успокоился, и уверенная эскулапом, что опасности не было, Феодора вернулась в свои апартаменты.
А где её сын? Она теперь думала о своем сыне, не страшась более за своего супруга. Она вошла в комнату, в которой она его оставила; его там не было; она искала, в других комнатах – нигде… никого!
Вдруг какой-то бледный свет, какое то сомнение оледенило её… Направившись к маленькой двери, скрытой в филенках, она прошла несколько ступеней и вошла в комнату Андрамитиса.
Он спал сном праведника,– этот храбрый Андрамитис. Что может быть лучше сна, после того, как исполнил свою обязанность? Она бросилась на него.
– Этот юноша… этот араб, которого привели ко мне?…
Негр устремил на Феодору, сонный взгляд, бессмысленный от изумления.
– Ну! – продолжала она.– Этот юноша? Где он? Говори! да говори же! где он!
– Он там, – возразил евнух,– где должен быть. Вы ушли. Я спросил его. Он мне сказал, что оставляя его, вы ему сказали: «до свиданья». Я проводил его в красную дверь…
Десница Бога! Господь не хотел, чтоб эта женщина, которая в двадцать лет не умела быть матерью, испробовала бы это счастье в пятьдесят. И на самом, деле, испробовала ли она? Из уважения к женщине и к человечеству мы желали бы так думать.
И как доказательство мы приведем последний акт её жизни.
Это было в 565 году, когда сначала Феодора, а потом Юстиниан,– она в апреле, он в июле, – оставили этот мир.
Хотя он был гораздо старее ее, – ему было восемьдесят четыре года, – Юстиниан не переставал окружать заботами и попечениями ту, которая разделяла с ним трон, славу и преступления.
Целый месяц, во все время болезни императрицы,– каждый день, в полдень, он садился у её постели и покидал только в полночь. Роковая минута приближалась. Доктора давали Феодоре пожираемой раком в желудке, только сутки для жизни.
Был вечер. Освободившись на несколько минут от страданий, ее величество лежала на постели неподвижная и безмолвная.
– Желаете вы чего-нибудь, мой друг? – спросил император, объясняя грезами это безмолвие и неподвижность.
Она готовилась ответить «Нет!» когда вошел Андрамитис. Тоже постаревший, но так же преданный своей госпоже, черный евнух до конца подчинялся всем её капризам.
При нечаянном появлении своего демона, Феодора странно улыбнулась. Казалось приход Андрамитиса встретился с мыслью, которой она была занята в ату минуту.
– Да, – сказала она, вместо нет.– Дайте мне этот кинжал, который лежит на столе.
Этот кинжал с золотой рукояткой, который Феодора просила Юстиниана передать ей, был подарок, поднесенный, ей утром полководцем Нарциссом, преемником Велисария в командовании императорскими войсками.