Аналогичные куртуазные сцены украшают и другие подобные крышечки, хранящиеся в Эрмитаже. Все они, кроме одной, входившей в строгановское собрание, были приобретены в 1885 г. Александром III в составе коллекции А.П. Базилевского, собранной им во Франции, куда его семья эмигрировала с юга России при чрезвычайно романтических обстоятельствах, описанных в мемуарах кн. П. Долгорукова.
Помимо трубадуров – сочинителей куртуазных песен огромную роль в куртуазном мире играли исполнители этих песен – музыканты-жонглеры, разносившие их не только по югу Франции, но и по всему культурному пространству современной им ойкумены. Изображения музыкантов – лютнистов, флейтистов, арфистов и т.п. – повсеместно встречаются на рукописных миниатюрах и произведениях прикладного искусства и на Востоке, и на Западе[45]. Такова миниатюра итальянской рукописи XIV века "Романа о Трое" Бенуа де Сент-Мора с ее красочным "средиземноморским колоритом"; таков гротеск на полях современной ей пикардской рукописи еще одной энциклопедии – "Сокровища" Брунетто Латини (обе они происходят опять-таки из коллекции Дубровского). Нам, однако, показалось интересным привести здесь изображения музыкантов той же эпохи, но относящихся к соседнему культурному региону, а именно Византии (кстати, в эпоху крестовых походов там побывали многие западные сеньоры, а их сопровождали и трубадуры, о чем повествует, например, жизнеописание Раймбаута де Вакейраса – LXX). Речь идет о фигурках музыкантов на серебряных чашах из собрании Эрмитажа с их удивительной историей. Эти чаши XII в., за вычетом единственной, происходящей из собрания А.П. Базилевского, были обнаружены при раскопках на территории Восточной Европы (Русь, Приуралье, Восточная Прибалтика); часть из них могла попасть на Русь в 1164 г. в составе даров императора Мануила Киевскому князю Ростиславу Михайловичу[46].
Укажем, прежде всего, на изображения музыкантов так называемой чаши-братины (заздравной чаши), найденной в середине прошлого века вблизи г. Березова в Зауралье: в первом из пяти поясов чаши царица в окружении слуг следит за музыкантами, акробатами и танцорами. Выполненное в высоком рельефе изображение "Музыканта со струнным инструментом" вписано в одну из 12-ти чеканных арок на фризе тулова чаши из собрания Базилевского. Наконец, мы воспроизводим "галантную сцену", изображающую юношу, играющего на арфе, звуки которой укрощают диких зверей, в присутствии внимающей ему девушки. Сцена эта украшает чашу, найденную в 1925 г. на дне пруда в селе Вильгорт близ Чердыни (кроме того, другие подобные же чаши были найдены в начале века в Юрьеве (Тарту), а в 50-е годы в Чернигове и Ненецком национальном округе). В.П. Даркевич обнаружил, что эта сцена воспроизводит мотивы византийского эпоса о Дигенисе Акрите, где большое место занимает тема любви Дигениса Акрита к девушке Евдокии, которая становится его супругой[47]. Приведенные изображения характеризуются высоким качеством, выдающим связь со столичными мастерскими, и сочетанием антикизирующих и ориентальных тенденций в их стилистике. Изображения эти сопоставимы с изображениями музыкантов на фресках Киевской Софии.
Сравнительный интерес представляют и миниатюры с изображением музыкантов из средневековых армянских рукописей в собрании Матенадарана в Ереване. Из всего богатства подобных сюжетов мы избрали несколько наиболее древних изображений музыкантов, играющих на струнных и духовых инструментах, из Евангелий XIV в. и лишь в одном случае (архаический мотив человека верхом на двух птицах) – XV века[48].
Целую эпоху в восприятии трубадуров составляет романтизм. Эту эпоху как нельзя лучше иллюстрирует гравюра Гюстава Дорэ к той сцене "Божественной комедии", где Данте встречает в аду Бертрана де Борна, несущего за волосы отсеченную от тела собственную голову (см. Дополнение второе, I, (3) А). Теснины скал, корчащиеся фигуры грешников, жесты Данте "с профилем орлиным" и увенчанного венком его спутника Вергилия создают атмосферу несколько "оперную". Символистическую вариацию на тему опять-таки романтической "Принцессы Грезы" Ростана, восходящей к жизнеописанию Джауфре Рюделя с его "дальней любовью" (V), представляет собой эскиз панно гениального Врублеля, исполненного для Нижегородской всероссийской художественной и промышленной выставки 1896 г. Певцу, охваченному болезнью на корабле, влекущем его к никогда не виданной им принцессе, в которую он влюблен, является виденье самой этой принцессы и ее свиты. Панно вызвало большой скандал, в который были вовлечены его заказчик С. Мамонтов, министр финансов С.Ю. Витте и консервативная Академия, не оценившая новаторства художника и посчитавшая панно "претенциозным", а свой голос к хору хулителей Врубеля присоединил и Максим Горький, в статье в "Нижегородской газете" обвинивший художника в декадентстве[49]. Мозаичная вариация Врубеля на тот же сюжет по сей день украшает фриз фасада московской гостиницы "Метрополь".
45
См.:
46
См.: Даркевич В.П. Светское искусство Византии: Произведения византийского художественного ремесла в Восточной Европе X-XIII века. М., 1975. С. 266-267 и passim.
49
См. воспоминания H.A. Прахова в кн.: Врубель: Переписка: Воспоминания о художнике. Л.; М., 1913. С. 319-323.