Со своим более знаменитым братом Жана де Нострдама, пошедшего по стопам своего отца и в течение многих лет занимавшего видный пост прокурора окружной судебной палаты в Экс-ан-Провансе, сближают, по крайней мере, три тесно связанных между собой черты, а именно, любовь к Провансу, пристальный интерес к истории, средоточие которого составляет ненависть к тирании, и вкус к мистификации. Но если у Мишеля Нострадамуса любовь к родному краю выражается в его героической деятельности в период эпидемий, принявших размах всенародного бедствия[54], то внимание Жана привлекает былая слава родины; если Мишель весь устремлен в будущее, в котором его визионерскому взгляду видятся неслыханные доселе глобальные потрясения и вселенские смуты, то Жан весь в прошлом, выискивая в тихих заводях муниципальных архивов и наследственных собраний доказательства былого величия "куртуазного отечества" и расцвечивая зрелые плоды своей гигантской эрудиции еще более яркими плодами своей безудержной фантазии[55]. Но – выходцы из семьи, еще хранящей память об учиненном над нею религиозном насилии и современники нового религиозного насилия – гугенотских войн, уроженцы земли, которая тремя веками ранее подвергалась такому же насилию со стороны крестоносцев, искоренявших альбигойскую ересь[56], и которая уцелела в исторических перипетиях предшествующих веков лишь затем, чтобы за столетие до братьев Нострдамов подпасть под владычество своего могущественного соседа – Франции, соседа, утеснявшего самый ее язык, составлявший когда-то лучшее ее достояние, – оба они равно ненавидят насилие и тиранию, один – бичуя их в ярчайших видениях будущего, другой – созерцая их торжество на протяжении прошедших столетий и не упуская случая приписать тому или другому трубадуру выпад или даже целое сочинение "Против тиранов".
"Жизнеописания", изданные за два года до смерти Нострдама (в 1577 г.), завершили многие десятилетия его разысканий в области провансальских древностей. Прочие сочинения Нострдама включают вымышленное "Житие св. Эрментера", провансальско-французский словарь, стихотворения на провансальском языке и исторические труды под названием "Хроника Прованса", дошедшие до нас на обоих языках, французском и провансальском (в дополнение к известному краткому изложению на провансальском языке в одной из библиотек Экс-ан-Прованса недавно был обнаружен полный, законченный провансальский текст). Этот труд, завершенный племянником писателя Цезарем де Нострдамом, сыном Мишеля Нострадамуса, в печатном варианте, изданном в 1614 г., включает, опять-таки, наши "Жизнеописания".
Свое восхваление Прованса[57] Нострдам начинает с прославления его языка, на котором слагали свои песни провансальские трубадуры. С самого начала своей книги, в "Предуведомлении читателю", автор, ссылаясь на авторитет итальянских знатоков их поэзии, восхваляет "язык провансальских пиитов", которые были в старину "основой благоденствия и процветания сего языка"[58], и на всем дальнейшем ее протяжении не устает воздавать хвалу мастерам, блиставшим, как он говорит, пользуясь словами Данте во вступительном сонете, народным красноречием. Язык этот, "прекрасный и изукрашенный", отшлифованный поэтическим употреблением и ставший "одним из совершеннейших наречий среди всех народов"[59], служил, как справедливо замечает Нострдам, не только самим провансальцам, но и окружающим народам, в том числе итальянским поэтам, "кои были благодаря сладости нашего провансальского языка усладительнее, нежели на своем родном языке"[60]. Язык этот – а Нострдам, говоря о провансальском языке, имеет в виду прежде всего язык поэтический – существует столько, сколько существует поэзия, и с ее упадком "наш провансальский язык настолько опустился и выродился, что и мы, уроженцы здешние, еле его разумеем", так что автору самое свое сочинение приходится составлять, "сообразуясь с порчею и трудностию провансальского языка": "умолк язык, что разумелся всеми", – горестно восклицает он в эпиграмме, замыкающей книгу. Свою задачу он видит в том, чтобы, словами его посвящения королеве, "увековечить память предшественников, каковая либо по давности, либо из-за невежества минувших веков пребывала погребенною и якобы угасшею", – "дабы имена, фамилии и достоинства сих блистательных пиитов были известны за пределами тех мест, откуда пошла их слава".
54
Заметим попутно, что Мишель Нострадамус добился успеха в борьбе с болезнями, начав применять лекарства, составленные им самим из трав, произрастающих в Провансе. Не его ли образом навеяно описание дамы, в которую был влюблен трубадур Ростан Беренгиер Марсельский и которая "умела приготовлять пилюли, наблюдать дни и давать приворотное зелье, и во всех горах провансальских не было травы, какой бы она не знала" (гл. LVIII).
55
Между тем, в Посвящении своего труда французской королеве, по-видимому, в какой-то мере уравновешивающем его "антифранцузскую" направленность, Нострдам замечает, что к написанию этого труда его побуждал покойный к тому времени брат.
56
Прованс, впрочем, в силу особых исторических обстоятельств, о которых ниже, оставался несколько в стороне от ударов крестоносцев, которые пришлись, в основном, на еретическую Тулузу.
57
Не раз на протяжении своей книги Нострдам воспевает по разным поводам свое отечество. Упомянем лишь приписанный им Монаху Златоостровскому дифирамб красоте Иерских островов, напоминающий описание миниатюры (ср. в конце его: все сие было изображено так живо, как если бы виделось въяве). – Гл. LXXV.
58
О роли поэтического употребления в становлении провансальского литературного языка см.:
59
Нострдам, ссылаясь на Балтазара де Кастильоне, говорит об усвоении провансальским языком слов других романских наречий; с другой стороны, в своем описании, в предпоследней главе той рукописи, которой пользовался Монах Златоостровский, он повествует об испытываемых им с нею затруднениях, так как одни "фразы" были написаны "на чистом провансальском языке, а другие, не столь хорошо сочиненные, были испанские, итальянские, гасконские или французские, так что в стихотворениях были перемешаны слова этих диалектов...". В обоих этих случаях Нострдам касается интереснейшего вопроса о формировании поэтического языка трубадуров как наддиалектального образования (койнэ), вобравшего в себя, к тому же, много слов из языков соседних романских стран, уроженцами которых были многие трубадуры. Отметим здесь же интерес Нострдама к многоязычным сочинениям трубадуров (см. примеч. 116). Ср. также примеч. 19 к тексту памятника.
60
На протяжении ХІІ – первой половины XIII в. язык трубадуров исполнял роль международного поэтического языка во всех романских странах. См.: