20[59]. Но не унялся на этом вихрь бед. От гнева господня (хотя и не дошло тогда это до людей) оба материка — Азия и Европа, словно голова и хвост, получали уроки убийствами, пожарами, землетрясениями, разбоями, гражданскими неурядицами, нежданными городов изменами, знамениями с неба, знамениями с воздуха, а в конце концов, словно на среднюю струну, дабы полнозвучен был удар[60], надвинулись ужасы и на несчастные острова. Но не пошли впрок уроки тем, кто отказывался поклоняться божественным изображениям в человеческом облике.
21. Когда только началось восстание Фомы и слух о нем разнесся повсюду, агаряне, обитавшие поблизости от океана по западному заливу Ивирии (быстротекущее время переименовало их в испанцев), умножившись числом и видя, сколь скуден и небогат западный край их страны, как земле ее недостает плодородия и изобилия, как небогат также восток и север Ивирии (не вся она плодоносна, не ко всякому виду земледелия пригодна, однако ее западный край, как утверждают, еще засушливей и скудней остальных) не может она прокормить их — мужей рослых, возрастающих от изобилия, а не от скудости, — и вот поэтому пришли они к своему амермумну[61] Апохапсу и попросили отселить их и переместить в новое место, ибо де стеснены они своей многочисленностью и тяготятся недостатком припасов. Апохапс снарядил большие суда, посадил на них изрядное войско из арабов и, питая тайное намерение, направился грабить подвластные нам острова, расположенные к востоку. Он выполнял желание своих людей и кормил их чужими припасами и одновременно хотел посмотреть, не найдется ли какого-нибудь плодородного и изобильного острова для переселения. Не раз подплывал он к островам, но нигде не встретил ни противника, ни большого судна, ни малого (не могло быть там кораблей, все ушли вместе с Фомой против Константинополя). Везде, где бы ни причаливал, захватывал он большую добычу [36] и в конце концов приплыл к критянам, как и должно, взял у них много добра и пленных, а когда увидел там повсюду плодородные земли и сколь они благостны и изобильны, сказал: «Вот та самая земля, что сочится медом и молоком»[62]. Запасшись всевозможным добром, он вернулся на родину и всеми силами принялся за сооружение флота. С окончанием зимы и первой улыбкой весны он посадил воинственных мужей на сорок кораблей, дождался попутного ветра и, не обращая никакого внимания на другие острова, прямым путем отправился к Криту. Арабы приблизились к острову, подошли к берегу и причалили у мыса Харак. Они не наткнулись на противодействие ни при подходе, ни при высадке, отправились за добычей и на разбой и с легкостью осуществили свой замысел, потом Апохапс послал подходящих людей в набеги и на захват пленных, а сам с остальными, когда усилился ветер (а его люди уже были в десяти-пятнадцати стадиях от берега), поджег корабли и спалил их все до одного. Все были поражены и испуганы столь неожиданным поступком, и войско, которое немедленно возвратилось, потребовало объяснить причину и возмущенно роптало. Когда же услышали, что давно замышляли...[63] «Это вы стремились к отселению и искали получше землю. А мне кажется, что лучше этой нет. Я и отправился в такой путь, чтобы и вас ублажить и себя от вашей назойливости избавить». Тут они вспомнили жен, пригорюнились о детях, но он им ответил: «Женами вам станут пленницы, а дети не заставят себя ждать». Такими речами он принудил их замолчать, и они, одобрив его слова, прежде всего вырыли глубокий ров, разбили лагерь (поэтому и место это до сих пор именуется Хандак), в котором ночевали, расставив необходимую стражу, и хранили свои припасы[64].
22. Прошло совсем немного времени, и весть о случившемся дошла до царя. Распоряжаться критскими делами он назначил протоспафария Фотина — прадеда Зои, блаженной участи боговенчанной августы[65]. А тот, прибыв на остров, кое-что увидел собственными глазами, кое о чем услыхал и обо всех событиях точно доложил Михаилу, при этом попросил отправить ему войско, чтобы изгнать врага с острова. В ответ послал царь на помощь стратигу Фотину комита царских конюшен и протоспафария Дамиана с большим войском и снаряжением. Объединенными силами они вступили в бой с агарянами, но ничего хорошего из этого не вышло. В самом начале сражения пал, израненный, и был заколот упомянутый Дамиан, чем и побудил войско не к победе и стойкости, а к бегству и поражению. В результате Фотин едва спасся на монере[66] на Дию и сам стал для царя вестником происшедшего[67]. Однако поскольку он всегда находился в чести у царя, то вместо Крита получил в управление стратигиду[68] Сицилию.
23. Когда еще испанцы пребывали в волнениях и заботах, спустился к ним с гор некий монах, сказавший, что есть для них место куда удобнее для сооружения крепости и будет у них и там достаток и власть. И показал он им Хандак, где и теперь стоит их город. А тогда стал его правителем Апохапс. И вот из него, словно с некоего акрополя, принялись они совершать набеги на весь этот остров, а помимо того, и на соседние, так что даже кое-где обосновались и обращали в рабов коренных жителей. [37] Легковооруженные воины захватили двадцать девять критских городов, и лишь один-единственный остался не взятым, невредимым, хранил верность Слову, блюл в неприкосновенности свои обычаи и сохранял христианство. Тогда, словно беспорочная жертва, отдан был на заклание и Кирилл, епископ Гортины, отказавшийся им в угоду отречься от Христа, и кровь его, неизменно там оставаясь, вопиет к Богу, как кровь Авеля и Захарии[69]. Миро оттуда верующий может собрать губкой, а вот цвет крови изменить нельзя. Сооружены там гробницы и могилы и многих других, принявших тогда мученичество за Христа, а также десяти знаменитых мучеников. Таким вот образом и в такое время были критяне похищены из числа христиан.
24. С великим трудом избавился Михаил от окружавших и тревоживших его врагов, и надо бы ему обратиться к Богу, у него испросить благоволения, умилостивить его своими делами, а он действовал и правил вопреки гражданским установлениям, будто своими руками, а не Богом был спасен. Когда умерла его жена, Михаил хотел всех убедить, будто хранит о ней незабвенную память, и в то же время тайно, секретными напоминаниями побуждал синклит заставить его вновь жениться, причем велел действовать не только увещеваниями, но и принуждением и даже возмутиться, если этого не случится. «Негоже, — должны были они сказать, — жить царю без жены и оставлять наших жен без госпожи и царицы». И вот в конце концов уступил царь этим фальшивым речам (это недолго могло оставаться в тайне). Прежде всего он потребовал, чтобы все дали ему собственноручную роспись относительно того, чего не было тогда и не могло быть в будущем, а именно, что и после его смерти будут они защищать и оборонять его будущую супругу и детей и считать их, как должно, госпожой и царями. Таким образом, рассчитывал он царствовать не только в свой век, но и после, хотя все, должно полагать, зависит от длани не людской, а божественной, коей и цари царствуют и тираны властвуют над землей. И вот властитель всей земли подчинился приказу синклита и, отвергши целомудренную жизнь, будто вопреки воле сочетался браком, взяв в жены не какую-нибудь другую, а женщину, давно отвергнувшую мир с его радостями, обрученную с Христом, с детства в подвижничестве проводившую свои дни в обители на острове Принкипо[70], Богу преданную. Имя ей Евфросинья, и была она дочерью того самого Константина, который по справедливому суду матери был обречен на ослепление[71]. Такое он совершил и делами своими не только не умилостивил, но еще и прогневил Бога.
59
Вторично издатель помещает две главки под одним и тем же номером (№ 20). Вынуждены сохранить и эту ошибку.
60
Сравнение из области музыки. Средняя струна (η μεση) — «главная» в древних струнных инструментах.
62
Предыстория колонизации Крита испанскими арабами иначе рассказывается арабскими историками. Около 814 г. омейядский эмир Хакам I (796—822) изгнал из страны выступивших против него жителей Кордовы. Пятнадцать тысяч изгнанников поселились в окрестностях Александрии в Египте. Вскоре под предводительством Абу-Хафса (Апохапса у нашего автора, см. о нем:
64
Учеными предлагаются две возможные даты высадки арабов на Крите: 824 и 827—828 гг. (см.:
66
Монера — судно с одним рядом гребцов, слово, образованное по аналогии с «диерой» и «триерой».
67
Это единственное свидетельство экспедиции Фотина на Крит. А. Васильев произвольно датирует ее 825, началом 826 г. (
69
О личности этого Кирилла никаких иных сведении до нас не дошло. Исследователи склонны считать эту историю результатом ошибки компилятора (см.:
70
Принцевы острова в Пропонтиде (главный из них — Принкипо) были традиционным местом ссылки в Византии. На Принкипо находились три мужских и один женский монастыри (си.:
71
Первая жена Михаила II, Фекла (см. с. 275, прим. 7), умерла, судя по словам Михаила Сирийца (Mich. Syr. 72), после четырех лет правления императора, т. е. в 825 г. Вторая жена — Евфросинья — была дочерью Константина VI и внучкой императрицы Ирины. Константин был ослеплен по приказу матери в 797 г. Евфросинья вместе с матерью жила в монастыре. Брак с особой царских кровей мог только укрепить положение Михаила, однако женитьба на монашенке строжайше наказывалась по византийским законам. По юстиниановым законам такое преступление каралось смертью. «Эклога» предусматривала отсечение носа для обоих участников прелюбодеяния. — Эклога. Византийский законодательный свод VIII в. / Вступ. статья, пер., коммент. Е. Э. Липшиц. М., 1965. Тит. XVII, 23. И действительно этот брак вызвал резкую критику со стороны ортодоксального духовенства. С нападками на Михаила выступил Феодор Студит.