Родиной Акакия была Кесария Палестинская. Расцвет его приходится на одно время с Ливанием. Как никто другой, он был преисполнен силы мудрости и духа, а звучный слог его стремился к подражанию древним образцам. Став знаменитым в то же время, что и Ливаний, он намного превзошел последнего и затмил его славу. Вот почему Ливаний написал сочинение «Об одаренности»[181], целиком посвященное Акакию, где причиной своего поражения он открыто признает даровитость этого человека. В своем сочинении он добивается безукоризненности слога; как если бы он не знал, что Гомер заботился не о каждом отдельном стихе, но о некоей общей благозвучности и мелодии; и Фидий не думал, как изобразить палец или ногу, чтобы получить похвалу за своих богинь; однако они властвовали, один над слухом, другой над зрением, и причину их успеха трудно выявить и определить, так же как в прекрасных, привлекательных телах не все восхищаются одним и тем же, и плененный красотой не знает, что именно его пленило. Так вот Акакий достиг вершины славы и, прослыв человеком, способным состязаться с Ливанием, умер молодым; но люди, конечно, самые ревностные в науках, почитали его так, как если бы он дожил до старости.
Нимфидиан[182] был родом из Смирны, и философ Максим доводился ему братом, так же как и Клавдиан, который и сам входил в число наилучших философов. Никогда не бывав в Афинах и не получив принятого там образования, он, тем не менее, посвятил себя искусству риторики, так что по праву стал достоин славы софистов. Император Юлиан назначил его секретарем, доверив ему изложение своей воли и поручив ведение переписки на греческом языке[183]. Он был весьма искусен в так называемых «мелетах» и «зетемах», но менее силен в «проагонах»[184] и философских спорах. Скончался он уже стариком, пережив своего брата Максима.
На это же время приходится акмэ многих известных врачей, в том числе и Зенона, уроженца Кипра, основавшего знаменитую школу. Он дожил до времен софиста Юлиана, ученики же его были современниками Проересия. Зенон был в равной степени искусен и как ритор, и как целитель. Некоторые из его знаменитых учеников избрали для себя одно из этих занятий, разделив, таким образом, между собой то, чему они научились; другие же выбрали оба; как бы то ни было, все они превосходно владели тем, что унаследовали от учителя, – и наукой врачевания, и искусством слова.
Магн был родом из Антиохии, что за Евфратом, сейчас этот город называется Нисибин. Он был слушателем Зенона; для того, чтобы приобрести большую силу как ритор, он привлекал учение Аристотеля о свободном выборе[185] и настаивал на том, чтобы врачи не занимались риторикой; сам же он, как кажется, был более силен в ораторском искусстве, чем в целительстве. Подобно тому, как, по рассказам древних, Архидам на вопрос, сильнее ли он Перикла, ответил: «Даже когда я в борьбе повалю его, он выходит победителем, утверждая, что не упал»[186], – так и Магн заявлял, что болеет лишь тот, кто отдает себя под опеку докторов. Итак, поправившиеся люди оставались благодарны исцелившим их, Магн же превосходил врачей в искусстве беседы и постановки вопросов. В Александрии он получил общественную школу, и многие приезжали туда и посещали его занятия с тем, чтобы либо просто подивиться, либо научиться чему-нибудь полезному. Никто не оставался в проигрыше, ибо одни приобретали искусство красиво говорить, другие же, благодаря своему усердию, – навыки успешного врачевания.
Орибасий родился в Пергаме, и это обстоятельство способствовало его славе так же, как бывает с теми, кто родились в Афинах; ибо, когда они, благодаря своему красноречию, достигают известности, то все говорят об «аттической музе» и о том, что этот дар присущ им от рождения. Орибасий происходил от благородных родителей и с детства выделялся среди других всесторонней образованностью, которая помогает достижению добродетели и ее совершенствованию. Повзрослев, он стал слушателем великого Зенона и соучеником Магна. Но он оставил Магна, боровшегося с задачей выражения своих мыслей – искусства, в котором сам он преуспел, – и вскоре достиг вершин науки врачевания, уподобившись тем самым богу-покровителю[187] настолько, насколько возможно смертному приблизиться к подобию бога. Поскольку Орибасий прославился уже в ранней юности, Юлиан, возведенный в звание цезаря, увез его с собой из-за его искусства; но этот муж настолько был преисполнен прочих добродетелей, что создал из Юлиана императора[188]. Впрочем, этот случай более подробно изложен в нашем сочинении о Юлиане. Однако, как гласит поговорка, «нет жаворонка без хохолка»[189]; так же и Орибасий немыслим без сопутствующей ему зависти. Из-за его необыкновенной славы императоры, которые правили после Юлиана, лишили его имущества, хотели лишить и жизни, но не решились. Тем не менее, они иным образом осуществили то, что стыдились совершить открыто, – выслали его в области варваров, подобно тому, как афиняне подвергали остракизму своих выдающихся соотечественников. Все же изгнать неугодного из государства афинянам позволял закон, а не произвол; императоры же, сверх того, выслали его к самым диким варварам, дав им право осуществить тайные злоумышления властей. Но Орибасий, оказавшись во враждебной стране, показал величие добродетели, которая не зависит ни от места жительства, ни от нравов окружающих народов, но выказывает постоянство и неизменность в своих проявлениях в любом месте и при любых обстоятельствах, подобно числам или математическим законам.
Он быстро прославился и занял почетное место при правителях этих варваров; так что племена, подчинявшиеся Риму, поклонялись Орибасию как некоему божеству, избавляющему от неизлечимых болезней и возвращающему к жизни даже от врат смерти. Так все случившееся с Орибасием обернулось ему на благо, ибо императоры, отчаявшись бороться с необыкновенной мощью этого мужа, позволили ему вернуться из ссылки. Вернувшись, он оказался хозяином лишь себя самого, ибо никакого имущества у него не осталось, а из богатства – только его добродетели. Он взял себе жену из богатой и благородной семьи и имел от нее четырех детей; они ныне живы и да продлятся их дни! Более того, он, основываясь на несправедливости вынесенного ранее приговора, с позволения последующих императоров, получил свое прежнее состояние из общественной казны. Итак, я рассказал, что случилось с этим человеком и как это было. Всякому же, кто является прирожденным философом, следует встретиться с Орибасием и побеседовать с ним, чтобы, помимо всего прочего, узнать то, что достойно удивления, ибо столь необыкновенны гармония и обаяние, что исходят от Орибасия и наполняют всякое общение с ним.
Ионик, родом из Сард, был сыном известного врача. Став слушателем Зенона, он достиг вершин искусства врачевания, так что даже Орибасий восхищался им. Он постиг все тонкости теории и практики медицины и стал опытным целителем, знающим все о человеческом теле, его природе и органах. Не было такого лекарства, состава и способа приготовления которого он бы не знал; какие примочки к каким ранам следует прикладывать, средства, сдерживающие кровотечение или рассасывающие нагноение, – все было ему ведомо. Также умел он искусно перевязать или отсечь поврежденные члены. Он настолько основательно знал теорию и практику врачевания, что даже те, кто сами себя считали непревзойденными целителями, отдавали должное глубине и безупречности его познаний и открыто признавали, что лишь благодаря общению с Иоником они, наконец, понимают и могут с пользой применять наставления врачей древности, подобно тому, как непонятные ранее слова обретают смысл благодаря записи.
Вот каким замечательным врачом он был и притом не менее ревностно занимался и всякого рода философией и прорицаниями: как теми, что даны простым смертным и, опираясь на науку врачевания, предсказывают ход болезни, так и теми, которые вдохновляет философия и которые дарованы лишь немногим, способным воспринять и сохранить их. Не меньшее внимание уделял он риторике, как науке о точности слога, и всему искусству красноречия в целом; между прочим, он не был чужд и поэзии. Скончался Ионик незадолго до того, как было написано это сочинение, оставив двух сыновей, которые также достойны похвалы и памяти.
181
Евнапий называет это несохранившееся сочинение Ливания Peri eyphyias. Акакий из Кесарии состоял в переписке с Ливанием, и письма последнего сообщают об этом человеке сведения, о которых Евнапий не упоминает. Акакий был старше Ливания и происходил из семьи потомственных риторов. Сначала он преподавал в своей родной Финикии, а затем – в Антиохии, после – в Палестине. Ливаний был не столь дружественно настроен по отношению к Акакию, как о том пишет Евнапий: в Антиохии они были соперниками; в 361 году Ливаний одержал над ним верх, и Акакий покинул Антиохию; с этого времени и началась их переписка. Вскоре они пришли к примирению. Со сведениями их писем трудно согласуется сообщение Евнапия о том, что Акакий скончался молодым.
184
Проагон – предварительная аргументация при риторическом доказательстве. Мелета – декламация, также упражнение в декламации, или речь на вымышленную тему.
185
Магн предоставлял возможность своим пациентам самим выбирать, что для них благо, а что – зло, следуя Аристотелю, Никомахова этика. 3. 1110в—1111a. Ливаний упоминает о Магне в письме, написанном в 364 году. На смерть Магна Палладий написал известную эпиграмму, содержащуюся в «палатинской антологии», II. 281: «Когда Магн сошел в Аид, Эдоней задрожал от страха и молвил: „Вот пришел тот, кто может излечить даже мертвого“.
О Магне упоминает Филосторгий, 8. 10. В 388 году, когда Ливаний написал ему письмо (763), Магн был еще жив.
186
Ср. Плутарх, Перикл. 8. Евнапий, несмотря на то, что хорошо знал Плутарха, рассказывая этот известный анекдот, отступает от первоисточника.