Вернувшись в отель, я попытался связаться с Элен по мобильнику, но она не отвечала. К завтраку ни она, ни Жером не появились. Мы подождали немного, и позавтракали без них. На протяжении двух последних дней владельцы отеля проявили себя с наилучшей стороны: размещали и кормили всех, кто добирался до отеля, к оставшимся без гроша беженцам относились с таким же вниманием, как к платежеспособным постояльцам. Из-за отсутствия снабжения запасы продовольствия таяли, меню становилось все более скромным, однако в обращении с гостями обслуживающий персонал сохранял церемонную почтительность, свойственную ему до катастрофы. Я нервничал, сидел, как на иголках, и постоянно поглядывал на часы. Я бы ни за что в жизни не признался в истинной причине своего беспокойства, но правда заключалась в том, что моя женщина отправилась невесть куда с другим мужчиной. Двумя днями раньше я считал ее неинтересной и утратившей былой пыл, теперь же она представлялась мне персонажем романа или приключенческого фильма, прекрасной и отчаянной журналисткой, демонстрирующей свои лучшие качества в самый разгар событий. Но, увы, не я был героем этого романа или фильма. Я выступал, скорее, в роли мужа-дипломата, ироничного, уравновешенного, идеально вписывающегося в атмосферу коктейлей и дипломатических приемов, но, случись красным кхмерам окружить посольство, он теряется, уступает другим право принимать решения, и тогда его жена с другим мужчиной идет на линию огня, бросает вызов опасности, смотрит смерти в лицо. Ожидание становилось все более тревожным и, чтобы как-то отвлечься, я попытался читать «Рыбу-скорпион». Книга раскрылась на главе, где Матара упоминается, как деревня, населенная чрезвычайно опасными колдунами, и мне в глаза бросилась фраза: «Если бы человек знал, что его ожидает, он бы никогда не осмелился чувствовать себя счастливым». Я никогда не осмеливался, поэтому сказанное меня не касалось. Я сыграл партию в шахматы с Жаном-Батистом, порисовал с Родриго всяких жутких монстров: лист бумаги перегибался таким образом, чтобы партнер по игре не видел, что на нем уже нарисовано. Эта игра в духе сюрреализма называлась «очаровательный труп»[6], и когда Родриго громко произнес это выражение, я смутился и дал ему понять, что надо говорить тихо. Он тут же сообразил, что к чему, и бросил обеспокоенный взгляд на Дельфину. Спустя какое-то время я завязал с ней разговор, и она рассказала о своей жизни в Сент-Эмильоне. Она всегда любила природу, ей даже в голову не приходила мысль переехать из сельской местности в город. Дельфина никогда не стремилась к самоутверждению или независимости через работу: она была неработающей молодой матерью, свободной от всяческих комплексов, и совершенно нормально воспринимала традиционное распределение ролей в семье: Жером зарабатывал деньги, она занималась ребенком, домом, садом, всякой живностью. Малышка Джульетта обожала домашних животных, особенно кроликов, и сама кормила их, не доверяя эту работу никому. Каждый день Жером приходил домой обедать. Он неторопливо беседовал с женой, наслаждался приготовленной ею пищей, играл с дочкой. Да, он работал, но в своем ритме, всегда открытый для общения с ними, тестем и несколькими близкими друзьями. Клиенты, с которыми ему приходилось общаться по работе, в некотором смысле расширяли этот семейный круг, пропитанный светлой атмосферой радости и счастья. Слушая Дельфину, я смотрел на нее и видел перед собой светловолосую, привлекательную молодую женщину, чем-то похожую на ребенка. По словам отца, она была похожа на Ванессу Паради или скорее, и он подчеркивал этот нюанс, Ванесса Паради была похожа на его дочь. Оно-то так, но, на мой взгляд, у Ванессы было больше сходства с малышкой Джульеттой, хотя я видел ее всего один раз, да и то мельком. Я пытался представить себе их жизнь, такую безмятежную и так не похожую на мою. Дельфина говорила тихим, спокойным голосом, но это было спокойствие сомнамбулы, и все глаголы в ее речи имели форму прошедшего времени.
6
Cadavre exquis