Нас разделяла бездонная пропасть и невообразимое расстояние, но в ее надломленном голосе прозвучали неподдельные нежность и доброта, и от этого у меня по спине побежали мурашки, ведь мне представлялось, что в ее душе бушевали совсем иные чувства. Теперь, по прошествии времени, мне кажется, что в тот вечер произошло нечто необыкновенное. Рядом с нами находились мужчина и женщина, пережившие самое худшее из того, что могло произойти в жизни, тогда как нас беда обошла стороной. Тем не менее, даже если у них были какие-то задние мысли, а они, несомненно, были; если бы они могли поменяться с нами местами и спастись, они бы так и сделали — все поступили бы так же, ибо нет таких людей, которые предпочли бы чужих детей своим. Такое поведение свойственно человеку, такова его природа. И все же, я думаю, в тот вечер они не желали нам зла. Они не испытывали к нам ненависти, что поначалу казалось мне неизбежным. Они искренне радовались чуду, вернувшему Рут радость, которой сами лишились навсегда, и потому ее так взволновал вид уставшего ребенка, прикорнувшего в объятиях матери. Мы вместе пережили страшную катастрофу, за несколько дней она невероятно сблизила нас и в то же время бесконечно далеко развела, но мы всем сердцем любили их, и, я надеюсь, они отвечали нам взаимностью.
Мы с Элен ушли из ресторана очень поздно. Дорожка из декоративной плитки тянулась вдоль бассейна, а потом ныряла в густую тень высоченных деревьев, куда почти не доносились голоса и раскаты смеха. Парк вокруг отеля был на удивление обширным: на дорогу от главного корпуса до нашего бунгало уходило не меньше пяти минут. Эта пятиминутная прогулка позволяла отрешиться от всех проблем и забот. Успокаивающе стрекотали цикады, в небе над пальмами сверкали бесчисленные россыпи звезд, таких крупных и ярких, что могло показаться, будто стрекочут именно они, а не прячущиеся в зелени насекомые. С пляжа у подножия горы доносился равномерный плеск набегавших волн. Мы шли молча, стараясь не нарушать ночного покоя. Усталость брала свое, хотелось как можно скорее вытянуться на постели и уснуть. Мы взялись за руки. Как сейчас помню: в те дни я испытывал детский страх, что Элен отвернется от меня, но она все же не забыла, что мы были вместе, по-настоящему вместе.
~~~
В конце концов, перед самым отъездом свободные места в микроавтобусе отдали паре швейцарских аюрведистов, которые прекрасно знали о трагедии Дельфины и Жерома, но предпочитали никак не демонстрировать своей осведомленности. Вместо обычного приветствия они ограничились кивком головы, адресованным всем сразу, и, заметив, что Жером, сидевший на переднем сиденье, закурил, заявили, что табачный дым мешает им даже при открытых окнах. С первых же километров поездка превратилась в бесконечную череду остановок для перекуров. Из машины выходили все, кроме аюрведистов. Будучи в меньшинстве, они не осмеливались жаловаться, но со всей очевидностью полагали, что перекуры делаются им назло.
До Галле мы добрались по прибрежной дороге, перекрытой множеством кордонов и запруженной конвоями спасателей. По обочинам тянулись бесконечные вереницы людей, уцелевших при катастрофе: одному богу известно, куда они брели со своими котомками и тачками. На подъезде к городу движение совсем замедлилось, но как только микроавтобус свернул на дорогу в горы, мы поехали быстрее, и картины массового исхода сменили виды роскошной и безмятежной природы. Деревенские жители неторопливо занимались своими делами и с улыбкой приветствовали нас, когда мы проезжали мимо. На глазах Жерома и Филиппа оживали их дорожные впечатления двенадцатилетней давности. Казалось, ничего не произошло. Казалось, здесь, вдали от побережья, никто не знал о случившейся трагедии.
Во время одной из остановок, когда мы курили на краю дороги, Филипп увлек меня в сторону и спросил: «Ты же писатель, скажи, у тебя не возникает желания написать книгу о том, что здесь произошло?» Его вопрос застал меня врасплох: такая мысль мне в голову не приходила. Я ответил, что пока не думал об этом. «Ты должен, — настойчиво сказал Филипп. — Будь я литератором, обязательно написал бы. Но я не умею, чего нельзя сказать о тебе. Это твоя работа». Филипп бросил на меня скептический взгляд и отошел. Не прошло и года после нашего разговора, как он сам написал эту книгу, и, надо признать, написал хорошо.
Больница в Ратнапуре отличалась от больниц в Тангалле и Матаре тем, что тут лечили живых людей, а не сортировали трупы. Здесь не было мертвецов, зато повсюду лежали раненые. Кроватей не хватало, людей укладывали на соломенные тюфяки прямо в коридорах, что очень затрудняло движение по больнице. То, что Тома нашли в пятидесяти километрах от берега, казалось нам чем-то непостижимым, почти сверхъестественным, но вовсе не волна забросила его в такую даль. Этому нашлось более чем прозаическое объяснение: больница в Ратнапуре находилась вдали от зоны бедствия, и сюда эвакуировали всех, кому еще можно было помочь. Многие пациенты были сильно изувечены, повсюду слышались стоны, хрипы; медикаментов и перевязочного материала катастрофически не хватало, немногочисленный медперсонал от усталости уже валился с ног. Вся эта картина живо напоминала полевой госпиталь во время войны. Мы шли по коридорам, открывая одну дверь за другой, пока Рут не замерла, взмахом руки подзывая нас с Элен. Она увидела своего Тома, и ей хотелось продлить этот момент, когда она видела его, а он ее нет. В палате находилось около двух десятков кроватей, и Рут жестом показала, где лежит ее муж — плотный, коротко стриженый молодой мужчина с перевязанной грудью. Том смотрел прямо перед собой пустым, безжизненным взглядом. Он не знал, что рядом была Рут, а самое главное — что она жива. Судя по всему, сейчас его состояние ничем не отличалось от того, в котором находилась она сама днем раньше. Наконец, Рут перешагнула порог. Она сделала всего пару шагов и, остановившись в ногах кровати, попала в поле зрения Тома. Какое-то время они молча смотрели друг на друга, потом Рут бросилась к нему в объятия. Почти у всех, кто находился в палате, на глазах выступили слезы. В этом не было ничего зазорного, ведь встретились влюбленные, уже потерявшие надежду увидеть друг друга живыми. Рут и Том прикасались друг к другу с таким изумлением, будто не верили, что их встреча происходит наяву. Том лежал с тяжелой травмой грудной клетки — сломанное ребро проткнуло легкое, но лечили его вполне профессионально, так что причин для беспокойства не было. На прикроватной тумбочке лежала потрепанная книжка — шпионский боевик на английском языке, рядом с ней янтарно светилась гроздь крупного винограда, тут же теснились несколько баночек пива. Все это приносил маленький беззубый старичок. Как только Том появился в больнице, он сразу же взял над ним шефство и с тех пор ежедневно появлялся со своими дарами. Старичок и сейчас находился в палате — скромно сидел в ногах кровати Тома. Со словами благодарности Рут обняла ланкийца и поцеловала в обветренную морщинистую щеку. Нам пора было ехать, и Рут проводила нас до стоянки перед больницей, где попрощалась со всеми. Как только Том поправится, они вернутся домой. К счастью, для них все закончилось благополучно.