Этьен: «Я был ее старшим братом в плане работы и в плане болезни. Мы шли одной дорогой, только я опережал ее, и мы оба понимали это. Но в ту пятницу именно она стала старше. Она сказала: „Этьен, ты принадлежишь к тем немногим людям, кто придал смысл моей жизни, благодаря им я прожила ее по-настоящему. Думаю, это была хорошая жизнь, даже несмотря на болезнь, и я довольна ею“. Впервые я не нашел, что ей ответить. Она перешла ту грань, за которую я уже не мог ступить. Я спросил: а письмо, ты написала письмо? Мы с ней много говорили о письме, которое она хотела оставить своим девочкам. Какие-то наброски у нее были, но каждый раз, когда Жюльетт бралась приводить их в порядок, она терялась: получалось либо слишком много, либо почти ничего — я вас люблю, я вас любила, будьте счастливы. Она печально покачала головой — нет, не написала. Тогда я предложил ей заняться этим. „Здесь, прямо сейчас?“ „Да, прямо сейчас, а когда еще? Для начала, что бы ты сказала дочерям о Патрисе?“ Говорить ей становилось все труднее и труднее, но Жюльетт ответила без колебаний: „Он был моей опорой. Он нес меня. — Потом, чуть помолчав, добавила: — Он отец, которого я вам выбрала. Вам тоже придется делать в жизни выбор. Вы можете просить у него все, и пока вы маленькие, он даст вам то, что вы попросите, но когда повзрослеете, вам придется выбирать. — Она подумала и закончила: — Все“.
Вернувшись домой, я за пару минут написал письмо и передал его Сесиль, сестре Жюльетт. Потом она сказала мне, что прочитала письмо Жюльетт, и та в знак одобрения кивнула головой. Прежде чем выйти из палаты, я присел на край кровати и взял ее за руку. Мы обменялись рукопожатием шесть лет тому назад, когда она вошла в мой кабинет, и с тех пор до этой пятницы больше никогда не прикасались друг к другу».
Когда Патрис вернулся домой, дети уже были под присмотром его матери: она только что приехала и сменила Кристин. Девочки не выглядели напуганными, они уже привыкли к тому, что их мама время от времени ложится в больницу. Им только хотелось знать, будет ли она дома к школьному празднику. Патрис ответил, что нет, и дочери зашумели: она обещала. Тогда Патрис сказал, что она не вернется, и завтра, после праздника, они все вместе отправятся к ней в больницу. В последний раз, потому что мама умрет. Он держал на руках маленькую Диану и обращался к ней, хотя ей был всего год и три месяца, но сказанное касалось в первую очередь ее старших сестер. Амели и Клара расплакались, раскричались и, перевозбужденные, бесились до самого вечера. Как ни странно, заснули они очень быстро. В понедельник рано утром Патрис поехал в больницу, чтобы успеть вернуться к началу спектакля в школе. За ночь состояние Жюльетт ухудшилось. Она вела себя очень беспокойно: зрачки закатывались, неравномерное хриплое дыхание сотрясало все ее тело. Почувствовав присутствие мужа, она вцепилась в его руку и несколько раз громко произнесла, пытаясь оторвать голову от подушки: «Ну вот, сейчас, уже скоро!» Патрис попытался сказать, что дети приедут навестить ее после праздника, но Жюльетт, казалось, не понимала его и раз за разом повторяла: «Ну вот, сейчас, уже скоро!» Патрис был подавлен: он не хотел, чтобы девочки видели мать в таком состоянии, кроме того, он поверил ей, когда Жюльетт сказала, что не боится смерти. Она заверяла, что самое страшное для нее — оставить их, всех четверых, а смерть: что-ж, она к ней готова. Такой стоицизм был ей свойственен, она хотела, чтобы ее запомнили такой, но теперь Патрис видел страдающего, задыхающегося человека на грани паники. От ясного сознания, безмятежности не осталось и следа. Она теряла над собой контроль. Патрис не узнавал ее, это повергло его в шок, и он побежал к медсестрам. Ему сказали, что больная находится под воздействием атаракса; как было обещано, медперсонал делает все возможное, чтобы к приходу дочерей пациентка была, насколько это возможно, в здравом уме и твердой памяти. Врачи, конечно, старались, но выполнить обещанное в полной мере им все-таки не удалось. Когда Патрис в сопровождении Сесиль привел девочек, Жюльетт балансировала на грани сознания. Говорить нужно было, приблизившись к ней как можно ближе. Ее взгляд на секунду останавливался на говорящем, потом устремлялся в пустоту. Пару раз Жюльетт кивнула головой, что можно было принять за знак согласия. Амели и Клара нарисовали для мамы красивые картинки и принесли видеокассету с записью школьного спектакля, но, несмотря на его важность для девочек и их матери — еще накануне Жюльетт беспокоилась о представлении — Патрис не решился подключить видеокамеру к стоявшему в палате телевизору. Посещение вышло настолько тягостным, что его решили сократить. Клара поцеловала маму, Патрис приложил Диану щечкой к ее лицу, но Амели была так напугана, что прижалась к тетке и не отходила от нее ни на шаг.