На заре туманной юности в проделках такого рода братец был совсем прост. Однажды примерно в то же время пахавшие на ближнем поле мужики прибежали от надвигающейся грозы и стояли в сенях дедовой избы, наблюдая бурный и скоротечный летний дождь. Дождь еще не прекратился, а ребятня уже выбежала на дорогу прыгать по лужам. Дядя Вася-кузнец говорит отцу: «Смотри, смотри, что твой-то вырабатывает!» Как раз в это время от большака на велосипеде ехал наш сельский врач в белой рубашке, буксовал по глинистой дороге. А у Вити кнут, дед ему сделал из мочала. И этот сорванец догоняет врача и хлесть его по спине. Тот оглянулся, этот стоит, а потом опять догоняет и снова — хлесть. Увидела бы это мать, нашлепала бы ему. А мужики только посмеялись. Молодец!
К 1933-му году у меня почему-то появился зуд научиться чтению, и я стал приставать к деду достать мне букварь. Тогда учебные книги в магазинах не продавались и просто так достать их было негде. Но у деда была сестра, горбатенькая Хавронья — именно так. Она еще с дореволюционных времен была кухаркой в школе и оставалась при директоре Константине Сергеевиче практически как член семьи. Константин Сергеевич и вообще-то не чуждался общения с мужиками. Как-никак, но он был в гуще сельского общества, многие жители округи были его учениками начиная с 1886 г. А тут еще и некий родственник за внука просит. И Константин Сергеевич, добрая душа, прислал с дедом сильно подержанный, но вполне целый и добротный букварь. Ладно, букварь есть, а как к нему приступить — не знаю. Придумал вставать пораньше, пока мать не ушла на работу. Она впопыхах, боясь опоздать, мечется у печки, а я тяну ее за юбку:
— Мам, какая буква?
— Отстань! Отстань, говорю!
Наконец обернется: «СЫ».
Отбегаю к окошку и твержу: «Сы, сы, сы». Ага, есть. Теперь следующую букву.
Не помню как, но, кажется, я быстро усвоил эту грамоту и вскоре стал читать. И было это за год до моего поступления в школу.
В школу я пошел в следующем 1934 г. А перед этим случился некий казус. Нас с дружком Васей Пимкиным привлек вид поспевших яблочек-китаек в соседском саду. Четыре яблоньки были усыпаны золотистыми плодами. Завлекательно! Посмотрели — у хозяев замок. Заберемся? Заберемся! Набрали полную запазуху до отказа, сразу не съесть. Прячем добычу на потолке у Пимкиных. А тут старший Васин брат Коля:
— Где взяли?
— У колдуньи.
— А вы и мне принесите, я вам по тетрадке дам. Вам ведь в школу идти. Знаешь, как тетрадки-то вам пригодятся.
Надо заметить, что тетради тогда тоже не продавались, а выдавались в школе: по письму и по арифметике. Да и продавались бы — откуда у нас были деньги. Естественно, нам очень захотелось стать обладателями заветных тетрадок. Отчего не сходить еще разок. Сходили. А Коля: «Мало, две тетрадки — это дорого». А нам тетрадки уже замаячили, и отступать поздно. Таскали мы ему, таскали, наконец, говорим:
— Все, больше не пойдем.
— Почему?
— Мы уже не достаем.
— А вы на яблони залезайте.
— Не-е-ет. А вдруг она нас прихватит. С земли-то мы еще как-нибудь убежим. А с яблони? Заколдует нас — ни с места, что тогда? Не пойдем!
Уже и тетрадей не захотелось, да и устали мы. Все-таки выдал он нам по тетрадке. Тетрадки не стандартные, и ни к чему они нам не пригодились. Тоже мне, писатели!
Идти в школу — меня не пускают. Мать считала, что мне еще нет восьми лет, так как я рожден 20 ноября (тогда в 1-й класс принимали с 8 лет):
— Не ходи!
— Все идут, а я что маленький?
Одеть на торжество мне было нечего, не приготовили, и даже наоборот. С дружком Васей мы в нестиранном белье выбрали рубашонку получше (сатиновая светло-голубая), по пути на речке постирали ее, как могли, конечно, без мыла, выкрутили от воды, и надел я чистую рубашку. Штанишки оставались те же, что на мне и были. Так и записался я в 1-й класс. Благо, тогда это было просто. Как сказал один человек, мы еще в свободной стране жили. Константин Сергеевич при встрече пожурил мать: «Что же это вы своего так проводили? В мокрой рубашке, озяб, синенький». Мать отвечала: «Мы не велели ему идти в школу, ему еще не исполнилось восьми. Надо его прогнать». Но Константин Сергеевич ее отговорил: «Мальчик за науку такие препоны преодолевает, можно сказать, муки, а ты — прогнать. Пускай уж учится».