К нашему прибытию в колхозе обрабатывалось не более 300 га пахотной земли. Постоянно в колхозе находились выделенные из МТС (базировалось в Иннокентьевке) три колесных трактора СТЗ-ХТЗ, один гусеничный трактор СТЗ-НАТИ, прототип послевоенного дизельного ДТ, и два комбайна. Ежегодно пахотный клин пополнялся подъемом некоторого количества целины. Приусадебный надел по уставу здесь составлял 75 соток. Фактически огороды были площадью не менее 1 га. Половина участка засевалась картофелем, вторая половина — тыквой на корм скоту. Хватало площади и на лук, огурцы, помидоры, дыни и арбузы. В хозяйстве можно было иметь две коровы, телят до 2-3-летнего возраста, пару свиней и др. Но у нас пока была одна корова, полученная взамен сданной. Овец отцу пришлось отдать в колхоз для обзаведения другим хозяйством.
К нашему приезду готовыми оказались только два дома. В них поселились Пимкины и наш Володя с дедом и бабкой. А нас сначала пристроили в колхозном амбаре, а потом в школе. Дома для нас и Барановых были построены уже под самую осень из выловленной на Бурее плавниковой лиственницы. Наш был по жребию последним и оказался лучшим. За досками и тесом отец и старожил Корчевой ездили в леспромхоз в верховья Буреи и благополучно сплавили их в плоту до нашей протоки. Пиломатериала хватило и для устройства помостов для сушки зерна у колхозных амбаров. Крылись дома дранкой, для чего метровые поленья прямослойной лиственницы раскалывались на тонкие пластины. Такая крыша обеспечивала хороший сток воды по естественным желобкам сколотой поверхности дранок и была довольно легкой. Бараниха устроила скандал, орала и требовала крыть ее дом непременно тесом. Она слыхала нечто о престижности тесовой крыши, но в местных условиях не струганый тес из лиственницы толщиной не менее 25 мм был тяжел и вскоре стал порастать мхом.
Наш дом был поставлен на дальнем краю деревни по склону небольшого всхолмления, заметно возвышавшегося над остальной деревней. Под огород был распахан целинный участок с кустарником и молодым леском, после чего с пашни долго пришлось выбирать множество корневищ и пеньков. Вдоль по краю огорода пролегала падь, пологая лощина, поросшая мелколесьем и кустарником. В этой пади запросто водились фазаны. Иногда они прилетали сюда на ночь. Вот отец колет дрова и видит, как от пади летит фазан и садится на край недостроенного сруба сеней. Отец начинает носить дрова в избу, ходит мимо фазана, фазан сидит. Ладно. Перетаскав дрова, отец подставил табурет и встал на него, намереваясь взять фазана голыми руками. Но тот у него из-под рук — ффррь.
На новом месте мне пришлось испытать, говоря современным языком, настоящий информационный голод. Оказалось, здесь невозможно добыть никакой литературы для чтения, кроме газет — одной газеты, которая поступала в правление колхоза вместе с другой почтой. Несколько скрасил мое уныние солидный том Иосифа Виссарионовича Сталина «Вопросы ленинизма». Наверно я стащил его из колхозного правления, где он завалялся неизвестно как и зачем. А кто бы его там стал читать? А я от безысходности прочитал его полностью и, кажется, не единожды. Особенно увлекал меня его опус «О диалектическом и историческом материализме», хотя и не думаю, чтобы тогда я мог серьезно вникнуть в его суть.
Не миновало меня и увлечение рыбной ловлей. И прежде с моим дружком Васей Пимкиным мы днями пропадали на нашей родной речке Ранове. У нас было по два «колышка». Это действительно были колышки с привязанными прочными лесками длиной метра два, с крючком на конце и грузилом из гайки. Такой колышек с живцом на крючке втыкался у берега как можно незаметнее для посторонних. К утру на один из двух таких колышков обычно попадалась одна рыбина, голавль или судак. Но основной забавой у нас была ловля на удочку всякой мелочи, окуньков, плотвичек. На новом месте снасть была посолиднее, перемет крючков на 20-30. Напарником у меня оказался Василь Кишинский, при семье которого мы некоторое время питались, временно проживая по соседству в школе. Первоначально мы ставили свои переметы на протяженном речном заливе, называвшемся «рукавом». Для наживки ловили корзиной небольших вьюнов в болотистых озерках. Ранним утром до восхода, бывало, бежим на рукав по августовской росе, временами останавливаясь на сухом пятачке отогреть зашедшиеся от холоднющей росы ноги. На перемет попадались сомы, реже касатки и щуки до 5-10 штук за улов. Однако амурские сомы не бывают такими большими, как в европейских реках. Средняя величина этих сомов редко бывает больше 0,7-0,8 м. Для проверки переметов у нас был плот, сколоченный из двух тополиных бревен, и чтобы не упустить рыбу при выемке, требовалась острога. В следующем году наш Витя поймал на протоке хорошую лодку, которую снесло во время паводка откуда-то сверху по реке, и мы перенесли свой промысел на протоку — одно из разветвлений р. Буреи. Там дело пошло еще уловистей. Утром попадалось по 12-15 рыбин, вечером поменьше, до 5-7 штук. Но в это лето уже требовалось выходить на колхозную работу.