Всю вторую половину 1944 г. до декабря мы, снайперы, находились на специально организованных в бригаде снайперских сборах, по взводу от каждого батальона. Сборы располагались у отрогов массива сопок, подступающих к поселку с севера, и существовали автономно со своей кухней. В роты мы отзывались только на время бригадных и батальонных учений с выходами в поле сроком до месяца, а на сборах занимались по своей программе, главным образом тренировкой в стрельбе, перемежаемой практическими стрельбами боевыми патронами. Этим мы были избавлены от изнуряющего казарменного быта с нескончаемыми построениями по всякому поводу и без повода и неизбывного чувства какого-то постоянного давления, угнетения, совершенно не конкретного. Обитали мы в землянках, отдельных для каждого взвода и расположенных бессистемно применительно к рельефу. Наша землянка была вкопана в склон сопки. Внутри по глухой нагорной стороне располагались нары, в наполовину открытой стенке, обращенной в долину, было окно. На свободном пространстве перед окном стоял стол со скамьями на всю братию для занятий и приема пищи. Летом по армейскому обычаю мы должны были жить в палатках, в «лагере», устроенном на площадке вблизи землянки. Палатки составлялись из четырех плащпалаток, бывших в комплекте амуниции солдата.
Наш командир взвода на сборах был не офицер, как обычно, а старшина. Такой чести мы были удостоены покровительственному отношению командира бригады к нашему старшине. Поговаривали, что он был его любимцем. Наш командир явно гордился своим высоким положением. Это отражалось в стиле его командования, громогласном и амбициозном. При всем при том он не обременял нас ни неотступным надзором, ни бесцельной муштрой. Повседневным распорядком всецело ведали младшие командиры. Своей обязанностью наш старшина считал проведение политзанятий. Политзанятия проводились во вторник и пятницу по два часа и считались одним из важнейших предметов боевой подготовки. Старшина объявлял собранному за столом взводу: «Сегодня политзанятия. Тема — современное положение. Материал — газета. Вы люди грамотные, читайте сами, а у меня голова не парламент, всего все равно не упомнишь». И уходил. Присловье неизменно сдабривалось нужной дозой «традиционной» лексики. Нам оставалось сидеть смирно, иногда поклевывая носом под равномерный и не очень голос чтеца.
Наступил конец и нашему пребыванию на сборах. В конце декабря прибыл незнакомый капитан в сопровождении ротного. Капитан назвал некоторые фамилии, видимо заранее намеченные, в качестве кандидатов в школу младших командиров. Ротный отрапортовал: «Возражений не имею». Так называемая школа была учебной ротой, и ее начальник, упомянутый капитан, по статусу был командиром этой роты. В предвидении неизбежно приближающегося момента открытия военных действий против Японии предусматривалось создание запаса сержантов, способных заменить выбывающих в боях. И сей момент для меня начался новый круг воинской муштры. Но строгости, не в пример снайперской школе, здесь были вполне корректны, да мы уже были и втянуты в армейскую службу. Младший командный состав школы был подобран хорошо. Запомнился справедливостью и здравомыслием помкомвзвода, москвич (к сожалению, забыл фамилию). Он испытал заключение в лагере. Это казалось странным. В его облике и поведении я не замечал никаких признаков уголовщины и потому спросил: