Внезапно метания прекратились. Полк в полном составе снова оказался на зимних квартирах, но в казармы допущен не был. Дислокация была определена в отдалении, на полковом стрельбище. На ровном месте сразу же развернулось бурное строительство земляного лагеря из землянок с непременными линейками по уставу. Землянка вместимостью на взвод представляла собой прямоугольный в плане котлован с надстроенными стенками из дерна и с дерновой кровлей. В преодолении «архитектурных» затруднений сказалось наличие среди нас некоторого количества солдат пожилого возраста с житейским опытом. Удивительно и теперь, каким производительным орудием может быть в умелых руках непритязательная малая саперная лопата со штыком 20x15 см и черенком 30 см. Естественно, спали мы вповалку на земляных нарах-останцах, и я почему-то не помню, была ли у нас подстилка кроме плащпалаткп. Обычно в походах, устраиваясь на ночлег, на подстилку мы рвали сухую траву, а большей частью ветки дубняка (дуб там не сбрасывает листву до появления новой). Слой веток с сухой листвой отлично предохраняет от земной стужи даже в зимнее время. Но тут у нас не было под рукой ни того, ни другого. Впрочем, о комфорте тогда никто и не помышлял. Благо лето было сухое, без затяжных дождей, и мы не страдали от сырости.
Время нашего пребывания в земляном лагере — не менее 10 дней — было на удивление спокойным. Нас не дергали ни на какие учения, походы, кроссы и т.п. Кажется, нам давали отдых. Устроили показательную стрельбу из батальонных 45 мм пушек. Стреляли плохо. Прямой наводкой на 500 м первое орудие разбило метровую тумбу из дерна с первого выстрела, второе орудие все три выстрела бросило мимо. Показали работу ранцевого огнемета. Такое оружие немцы активно и небезуспешно применяли в Сталинграде, а наши в Берлине. Избави Боже попасть в такую струю огня. В один из дней нас внезапно построили и привели в расположение казарм на плац. Строевой смотр! Смотр проводил какой-то строгий генерал, а генералы все строгие. Он демонстрировал неусыпную заботу о солдате и показательно орал на зам. командира полка по тылу за какую-то провинность. Повод был еще и в тучности зам. комполка и генерал рычал: «Нет у меня вострого ножика, я бы тебе сейчас брюхо так и распорол бы!» Кажется, вина зама была в том, что он попридержал выдачу нам нового обмундирования, явно уже заготовленного. Обмундирование выдали, генерал убыл, и все осталось на своих местах. Новые гимнастерки и брюки из жиденького рубчика уже через месяц интенсивной носки потеряли свой вид.
Отвлекаясь немного в сторону, стоит сказать о нашем командовании. Командира батальона нам назначили нового. Он уже повоевал на западном фронте и по излечении после ранения был направлен к нам. При нем медсестра. Она вынесла его с поля боя и теперь не отстает. Нашего командира роты повысили до зам. командира батальона, а к нам назначили какого-то капитана. Он всю войну прослужил в тыловых службах 15-й армии в Биробиджане, кажется, командиром караульной роты. Видимо его покровители предоставили ему шанс выслужиться и получить орден, а может, наоборот. Как показали дальнейшие события, у него сохранились серьезные связи в интендантстве армии. Он оказался придурковатым, в военно-тактическом отношении безграмотным и неумелым. Для нас ожидать ничего хорошего от такого назначения не приходилось. Новым был и командир взвода, нашего выдвинули на командира роты в другой батальон. По моим наблюдениям, новый молоденький взводный был подготовлен неважно, не имел никакого опыта и по настоящему командовать взводом еще не мог. Чуваш по национальности, он даже говорил по-русски не совсем правильно. Единственным надежным я считал командира 1-го взвода, иркутянина. Он обладал практическим житейским опытом и здравым рассудком.
Последний день нашего пребывания в земляном лагере проходил как-то особенно тихо, с некоторым налетом таинственности. Солдаты терялись в догадках. Вечер, 23.00, а отбоя не объявляют. Командиры все в сборе, собираются кучками, тихо переговариваются с многозначительными усмешками. 24.00 — Тревога! Объявляется начало войны с Японией. А не накладка? Японскому послу войну объявили в 17.00 по московскому времени, по дальневосточному (хабаровскому) выходило тоже 24.00. Посол шифрует наш демарш и радирует в Токио. Расшифровка, принятие решения, рассылка в войска — свое время. А мы уже маршируем! Ну, японцы и не так еще начинали. «Раздать патроны!» Снаряжаются пулеметные и автоматные диски и сколько угодно патронов россыпью. Выдается по две гранаты РГД и по одной противотанковой, еще груз на пояс в дополнение к лопате и стеклянной фляге. И вперед! Пехота! В эту войну пехота выдвигалась на передовую за 300 верст пешим порядком. Так и мы.