С улицы перед зданием был барьер в виде глинобитной стенки высотой около 1 м, с тыла довольно обширный двор, огражденный стеной, кажется, выложенной дерном, высотой около 3 м. В углу двора стояла деревянная вышка с караульной будкой наверху, во дворе несколько легких строений. В одном из них оказалось приспособление для кухни, в другом что-то вроде магазина с некоторым запасом разной дешевой материи и еще какой-то чепухи. Кормились мы из своих запасов. У нас было с собой мешка два риса, мука, японская особая лапша в жестяных коробах под ящик, мясные консервы, соевое масло в бутылях и что-то еще. Поваром взводный определил пожилого солдата Плаксина, и он неплохо кашеварил. Потом я увидел, что селение было обложено данью. По утрам китаец приносил овощи (про хлеб или пампушки что-то не помню, но они были) и обязательно кусок мяса. Норму мяса он демонстрировал нашему повару на безмене, а тот возмущался: «Что ты тут мне трясешь его? Я же вижу — кусок хороший, ну и иди отсюда!» Недостатка в питании у нас не было, даже наоборот. Ребята ходили на рынок и обменивали некоторые запасы из оказавшегося у нас магазинчика на что-нибудь съестное. Приготовленное нашим поваром часто не съедалось, и взводный возмущался: «Плаксин! Ты их уморишь, они у нас дойдут». Тот лениво отговаривался. В этом селении на крупном заводе производился спирт-сырец, по-китайски, как я уже говорил, «ханжа», по нашему «ханжезавод», и мы могли пользоваться его продукцией невозбранно. Однажды даже пробовали заправить ханжой остановившуюся у нас без горючего автоколонну. Мотор работал, но не тянул. Сначала я не мог проглотить эту вонючую жидкость. Брагин со своим характерным заиканием уговаривал: «Перед обедом! Для аппетитцу!» Наконец натура и патриотизм превозмогли, и я научился наравне со всеми причащаться не только «перед обедом».
Однако особо благодушествовать и расслабляться не приходилось. Появились случаи нападений не только на отдельных солдат и офицеров, но и на небольшие подразделения. В одном пункте ночью вырезали комендатуру из 3-го батальона нашего полка. Говорили о хунхузах, об остатках японских диверсантов или их прихвостней из бывшей армии Маньчжоу-Го. А может это были невоенные формирования, негласно направляемые центральным правительством Чан Кай Ши? По внешним признакам они ничем не выделялись от остального населения. Я и теперь не знаю, кем они были. Но все эти события заставили нас насторожиться. Как и всегда на ночь у нас выставлялось двое часовых, в помещении и во внутреннем дворе. В тот день кто-то из нас случайно обратил внимание еще на одну дверь в наше строение со стороны двора, на которую раньше не обращали никакого внимания. Вскрыли, а там оказался небольшой склад разнообразного оружия: охотничьи ружья от хороших двустволок до тяжеловесных старинных «фузей» с шомпольным заряжанием с дула, пистолеты разных марок, скорее, револьверы невыразимых форм и маузеры. Позже взводный подарил один маузер начальнику полиции для представительства. Прихваченные в Маньчжурии маузеры были припрятаны и у некоторых солдат и офицеров в 33-м гвардейском, и они забавлялись, постреливая во время выходов в увольнение. Я же потом жалел, что не взял ружья, оно очень пригодилось бы впоследствии, когда я увлекался охотой. Но это потом. А сейчас? Мы пытаемся собрать сведения об оружии у местного населения, а оно у нас под боком. Если не расквартированные при нас так называемые полицейские, то их начальник должен был знать об этом складе. Почему не сообщил, скрытничал? Вероятно, на кого-то из нас это произвело неприятное впечатление, которое обернулось, как говорил в таких случаях генерал Ермолов, странным происшествием.