Совершенно безграмотный в общевойсковой подготовке, наш ротный любил воображать себя великим полководцем. В это время в роте стихийно образовался изрядный излишек сержантов человек в 15-20, когда по штату полагалось, не считая старшины, всего четыре сержанта. Освободившихся из расформированных частей сержантов просто девать было некуда. Этим приливом сержантов ротный очень гордился. Обычно, придя в расположение, он говорил с белорусским акцентом:
— Саржантский состав. Заходите ко мне в канцелярию на совящание.
Там он начинал разглагольствовать на самые разные темы:
— Что мне рота? Роты мне мало. Ротой командовать трудно. Вот если бы мне полк, там легко. Пришел, сказал и все.
Мы с Володькой подхватили эту тему:
— Товарищ капитан, а дивизией вы смогли бы командовать?
— Ха! Дивизией! Дивизией я, хоть сейчас, стал бы командовать.
— А армией?
Так мы дошли, кажется, до командующего фронтом, предложить ему командование в мировом масштабе, как у Чапаева, мы не рискнули, хотя он и упивался своим величием. Как-то он затеял разговор об атомной бомбе. Вещь загадочная, таинственная. О принципах распада радиоактивных элементов по школьному курсу, кажется, из всей компании имели некоторое понятие только мы с Володькой. Я при его поддержке начал импровизировать:
— В процессе развития материи конечным продуктом распада урана является свинец, так же, как высшим, конечным продуктом развития живой материи является человеческий мозг. И вы не обижайтесь, если я скажу, что у вас в голове свинец как конечный продукт развития материи.
— Ну, зачем же обижаться, я же понимаю.
Командирский зуд подвигнул его провести с нами тактико-строевое учение. Такое учение обычно проводится в батальонном составе. Батальон идет в походной колонне и по тревожной команде разворачивается последовательно поротно, повзводно, по отделениям веером в указанном направлении. Команды уставные, ни слова лишнего: «Танки с фронта! Укрытие справа! Воздух!» — авиационный налет и т.д. Вначале все шло нормально, опытные сержанты умело исполняли задачу, сглаживая огрехи командования. Но тут он вместо штатной команды «Воздух!» возгласил: «Ерапланы!» Надо бежать врассыпную, а нас душит смех. Поразвлекались.
Летом, как обычно, на топографические съемки роту разбили на команды. Я попал в отдельную группу из трех топографов, которая была выброшена на участок по западным склонам Сихотэ-Алиня. В группе было три топографа: капитан Черемнов и лейтенанты Гусев и Лябин. Опытный капитан Черемнов возглавлял группу, лейтенанты из училища в поле были впервые. Каждому топографу была задана трапеция на лист карты масштаба 1:100000 (трапеция — фигура, сужающаяся к северу по меридианам). В тех широтах сторона близкой к квадрату трапеции равнялась примерно 38-40 км. Наш участок был обеспечен геодезической съемкой, триангуляцией, с обустройством соответствующими вышками и аэрофотосъемкой. Топографы всю зиму работали с аэрофотоснимками и должны были по ним изготовить схематическую карту своей трапеции, по которой можно было бы ориентироваться на местности. В нашей команде, прикрепленной к лейтенанту Лябину, вместе со мной было шесть человек: Володя Кривов, Вася Лялюхин (они из Чернского р-на Тульской обл.), Чумаченко — Харьковской обл., Рогачев — Рязанской, Бублик — Полтавской. Солдаты призыва 1943 года, опытные. В команде капитана Черемнова была радиостанция для связи со штаб-квартирой в г. Свободный. Друзья-радисты, на стационаре в г. Свободный и таежный из нашей группы, кроме штатной связи на другой согласованной волне переговаривались на свободные темы. Впоследствии эта самодеятельность обернулась крупной неприятностью для начальника, да и для них самих.