— Что это такое? — спросил я казака.
— Гнус, ответил он. — Его обварило паром, он нападал в горячую воду.
Сначала я пробовал сдуть мошек ртом, потом пришлось снимать их ложкой, но каждый раз, как я прекращал работу, они снова наполняли кружку. Казак оказался прав. ... Я выплеснул чай на землю» (В.К. Арсеньев).
Мы пренебрегли чувством брезгливости и бодро доели наше кушанье вместе с мошкой. Недавно один несостоявшийся «рекордсмен» американец проглотил несколько тараканов и тут же скончался в мучительных корчах. Наша натура и патриотизм превозмогли, и ничего с нами не было. Разыгрывались сцены, буквально повторявшие заметки В.К. Арсеньева. Все пытаются уснуть, закутываясь в плащпалатки как можно плотнее, но мошка неумолимо гложет. Тишина. Каждый думает, что все спят, а он один мучается. Вдруг один (это был сержант Зиновенко из команды капитана Черемнова) вскидывается с распахнутой грудью: «Нате, жрите меня, сволочи!» Общий хохот. Никто не спит, но вставать к костру не спешит.
«Нате, ешьте, черт вас возьми! — крикнул он, раскрываясь, и раскинул в сторону руки. Раздался общий смех. Оказалось, что не он один, все не спали...».
«На месте костра поверх золы лежал слой мошкары. В несметном количестве она падала на огонь до тех пор, пока он не погас».
«Нетерпеливого человека гнус может довести до слез» (В.К. Арсеньев).
Местные таежники спасаются от комара и мошки под бязевым пологом. У нас таких не было, и мы придумали на сон грядущий залезать с головой в матрасные наволочки, предварительно тщательно заштопав все дырочки. Но это было уже в следующие выходы.
«Я невольно обратил внимание на окна. Они были с двойными рамами в четыре стекла. Пространство же между ними почти до половины нижних стекол было заполнено чем-то серовато-желтоватым. Сначала я думал, что это опилки, и спросил хозяйку, зачем их туда насыпали.
— Какие это опилки, — сказала женщина, — это комары. Я подошел поближе. Действительно, это были сухие комары. Их тут было, по крайней мере, с полкилограмма.
— Мы только и спасаемся от них двумя рамами в окнах, — продолжала она» (В.К. Арсеньев).
В первый наш выход мы были еще свежими, полными сил и сходу преодолевали по два, три перевала подряд. При правильно спланированном маршруте могли бы много сделать. Маловероятно, чтобы за 10 дней мы прошли менее 100 км. Думаю, гораздо больше, отряд В.К. Арсеньева проходил за день 15-25 км. Каждый час у нас был привал на 10 мин., мы осматривались и обирали клещей. Впившихся вытаскивали. Старались не оборвать и не оставить оторванной головки под кожей. «Через спину его тащи, через спину!» Тогда энцефалит, называвшийся японским, был только в приморской тайге, и мы были от него привиты. Операция болезненная, но не гарантирующая от последствий укуса клеща. В 1949 г. на съемках в районе Комсомольска-на-Амуре от энцефалитного клеща пострадал наш сержант Женя Желтов. Больше месяца он находился на излечении в военном госпитале, но возвратился в отряд с серьезными остаточными симптомами заболевания. При некоторой физической нагрузке болела голова.
Женя был комиссован по чистой и демобилизован — случай для того времени небывалый. Шел пятый год нашей службы в армии, а о демобилизации мы и не помышляли.
Ближе к северной границе трапеции, куда мы шли от высоты Сухая, наш лейтенант мечтал найти перевал, служивший водоразделом между притоками р. Анюй и верховьями р. Хор, правого притока р. Уссури. Его упоминал в своих записках В.К. Арсеньев. Через перевал мы должны были повернуть с северного направления маршрута на юго-восток и, пройдя некоторое расстояние вдоль долины р. Хор, повернуть на запад с выходом на нашу высоту Сухая и завершить наш первый маршрут. Как-то сразу пошло все неладно. Идем, а перевала все нет, и не понятно, куда идем? А тут еще с выходом на полянку метрах в десяти передо мной из травы выскакивает медведь. По моей памяти, он был высотой в холке около 80-90 см, медвежонок, и довольно толстый. С винтовкой замыкающий, продирается через кусты и еще ничего не видит. Кричу: «Винтовку давай сюда!» А лейтенант, третий за мной, тоже с винтовкой, замер по стойке смирно с остекленелыми глазами. Володя Кривов с разбегу сдергивает у него с плеча винтовку, подбегает ко мне: «Где?!» А дальше по склону густой непроглядный молодой ельник, ищи, свищи. После все смеялись, что я кричал не своим голосом, а я отнекивался — своим, а еще — кто и как испугался. В таких случаях каждый оценивает ситуацию по-своему и обязательно с юмором. Это теперь медвежонок, а тогда — медведь!
Более трагично могла закончиться такая встреча в 1949 году. Отряд в полном составе тогда работал в районе Комсомольска-на-Амуре. Район топосъемок отряда примыкал с севера к нашему участку 1947 года и был таким же таежным. Команда одного топографа в походе потревожила медведицу с медвежатами (видели одного). Нет ничего опаснее медведицы с медвежатами. По счастью, она напала на замыкающего, и именно у него была винтовка, как у нас всегда получалось. Удар лапой пришелся по сидору на горбу солдата, прикрывшему его затылок. Медведица рванула, солдат отлетел в одну сторону, котомка в другую. От удара солдат потерял сознание и не шевелился. Замерли на месте и остальные. Офицер достал пистолет, но стрелять воздержался. Матерого медведя и из винтовки не сразу убьешь, а из пистолета тем более. Раненая и разъяренная медведица покалечила бы всю команду. А тут никто не двигался. Медведица поревела над поверженным и удалилась в чащу за убежавшими медвежатами. Все кончилось благополучно, только кастрюля, уложенная в котомке вверх дном, была пробита когтями как пятью пулями.