Зам. начштаба майор Мазин (по должности инженер штаба) со мной соприкасался только по некоторым бумажным делам. Я должен был следить за подготовкой отчетных документов топографов. Каждый топограф писал топографическое описание своего квадрата съемки. Начальник отделения в свою очередь писал географическое описание местности, снятой его отделением топографов. Кроме топографической характеристики оно включало сведения географические, экономические, этнографические. Однажды недовольный стилем описания майор Мазин вызывает начальника отделения подполковника Пелевина, работавшего в 1946 г. на Чукотке:
— Пелевин, что ты так пишешь, ты бы хоть как-то разнообразил свой текст.
— А как я тебе буду его разнообразить? Что это тебе роман что ли?
— Ну, вот ты все пишешь: чукчи, чукчи, чукчи.
— А кто же они?
— Ну, написал бы для разнообразия хотя бы люди.
— Да какие они, хрен, люди?
— Пелевин! Как тебе не стыдно.
— Да ты хоть видел их? Ты бы посмотрел. Какие же это люди!
Наш ротный в очередной раз решил принять меры для поднятия в роте «дисцаплины». Для этого он заставил взводных являться по очереди на подъем, чтобы никто не мог увильнуть от физзарядки. Взводными командирами были назначены только что окончившие училище молоденькие лейтенанты, по-настоящему солдатской службы еще не вкусившие. Первым оказался командир взвода, к которому я был приписан. Среди суеты выбегающей на зарядку толпы он усматривает лежащую фигуру разгильдяя, проигнорировавшего строгую команду «Подъем!» К дневальному:
— Это кто там еще порядок нарушает!?
— Тише, товарищ лейтенант. Это сержант Комаров спит.
— Ну, и что сержант Комаров! Поднять немедленно!
Дневальный подходит:
— Товарищ сержант! Ругается!
— Ладно.
С видимой ленцой одеваюсь. Подскакивает:
— Неделя не увольнения!
— Слушаюсь!
А тут — суббота. Назначенный по графику дежурным по отряду в воскресенье капитан Житанский заручился у нач. санчасти майора Страшинского справкой и сказался больным. Кому охота в выходной париться на дежурстве? Подполковник Трифонов:
— Ну, кого же мы с тобой, Косточка, назначим на дежурство?
— А вот этот давно не был.
— Правильно, пиши его.
Взводный прибежал ругаться.
— Извините! При чем тут я? Видите подписи под приказом? Командир отряда, начальник штаба.
По уставу дежурный проверяет строй увольняемых. Правильно ли и по форме одеты, чисты ли подворотнички и т.п.
— А ты, Комаров, что же не идешь в увольнение?
— У меня не увольнение.
— Ну, это можно бы и отменить.
— Приказ не отменяется.
К слову, увольнительные записки с печатью ротный получал у меня под расписку. А в назидание в следующий раз я определил своего взводного начальником патруля по гарнизону «по графику», правда, с воскресенья на понедельник. Но и тогда не простил. По графику он у меня опять оказался дежурным по отряду в воскресенье. Пусть знает, что есть служба и как без дела будить сержанта Комарова. По Салтыкову-Щедрину: «Дураков учить надо, уж ежели дураков да не учить, то что тогда и будет». Ведь сам же должен был знать, что дурак, солдатской лямки еще мало тянул и как следует еще не служил. А тут — служба!
Однажды на 1 мая в роту пришел сам командир.
— А ты, Комаров, что же не пошел в увольнение?
— Вы моего друга дежурить по роте оставили. А мы в увольнение ходим только вместе. Вот если после смены отпустите — пойдем.
— Отпущу, отпущу.
Пока прошла смена, пока что — мы уже никуда не попали, но напились. Вернулись без опоздания. Отбой был, рота спит. Сразу у входа в переднем отсеке казармы Филимонов и Гимаев моют пол под присмотром старшины. Старшина новый, изо всех сил пыжится показать свою власть, и нами еще не приручен. Пьяный Володька взрывается:
— Моих дневальных заставили полы мыть! Они у меня так службу несли! Их наградить надо!
Старшина орет:
— Крупенков! Замолчи!
Солдаты уговаривают:
— Товарищ сержант! Да мы вымоем, чепуха. Идите лучше спать.
Я рядом, тяну его за рукав, но куда там.
— Моих дневальных превращают в половые тряпки! Не позволю!
Старшина:
— Замолчи! Посажу! (Сержанта посадить на губу он может только властью командира роты.)
Входит ротный проверить «дисцаплину» ради праздничного дня: