— Сессия на носу! Как же вы будете ответствовать?
Я, сидя перед ней, бурчу:
— Как-нибудь вывернемся.
— Да? Вы уверены?!
Вывернулись-таки, даже и на заключительном экзамене по окончании третьего курса. Сам зав. кафедрой Бонди признал нас, даже самых отъявленных тупиц, вполне гожими.
Насколько помню, учебный процесс не очень меня отягощал. На первых курсах я посещал почти все лекции. Выделялось прекрасное преподавание Михаила Тимофеевича Белявского по средневековой истории России. Несколько ниже, но вполне удовлетворительно оцениваю курс средневековой истории Европы Сапрыкина. У того и другого были писаны курсовые работы. А потом я вообще стал игнорировать лекционные занятия и предпочитал сдавать экзамены по учебным пособиям. На этой почве (за нехождение в классы) на экзаменах получал заниженную оценку, что меня не очень волновало. Запомнилась попытка Толмачева прищемить меня на экзамене по новой и новейшей истории:
— Ага, не ходил! Заданный вопрос ты, конечно, приготовил. Я тебе задам другой вопрос, которого ты не можешь знать: Общий кризис капитализма!
То-то удружил!
Советская историография рассматривала современный монополистический капитализм по В.И. Ленину как империалистический, высшую и последнюю стадию капитализма. Это же всем понятно. Один распад Британской империи чего стоил. Мне, бывшему армейскому политработнику, не составило труда показать, что по этому вопросу я готов спорить не только с ним самим, но с кем-нибудь и повыше, что немедленно и началось в нашем с ним словопрении. Запутать меня и к чему-либо придраться ему не удалось. Но все же он заявил: «Пять я не могу тебе поставить, а только четыре». Меня чуть не кольнуло возмутиться, но я вовремя спохватился. Я же за трояком шел! Наше препирательство на многих произвело удручающее впечатление.
Следом за мной пробкой выскочила вовсе не глупая Корина. Испуганная и дрожащая она причитала: «Я так не могу». Я уговаривал ее вернуться:
— Пойми, он на мне полностью оттянулся и теперь будет более чем снисходителен, в особенности к девочкам.
Убедить ее вернуться я не смог, хотя мой прогноз подтвердился полностью. Оценка четыре была самой низкой для всех оставшихся. После А.Ф. Медведев удивлялся: «Как, этот дурак Толмачев все еще там? Против него же студенты бунтовали, когда он обозвал их немецкими вошами. Во-первых, не воши, а боши, а во-вторых, никакие мы не немцы».
Но если по общекурсовым предметам занятия были вечерними, то кафедра археологии была дневной. Зимой сбежать на занятия было не трудно. По каменному веку лекции читал А.Я. Брюсов. Обычно он доставал изрядно потрепанные машинописные листы и нудным голосом читал свой текст, так что вскоре все начинали клевать носами. Курс по античным и скифским древностям И.В. Яценко помню очень плохо. Б.Н. Гракову достались два курса: эпоха бронзы и ранний железный век. Первый курс раньше читал безвременно скончавшийся С.В. Киселев, и Борис Николаевич иногда кокетничал: «Конечно, Сергей Владимирович вам бы лучше рассказал, ну а я уж как могу». На самом деле он был высокообразованный эрудит старой школы и оба курса знал и преподавал превосходно. Однажды жертвой его вспыльчивого (в сущности очень доброго) характера стали мы сами. Девушка диспетчер просчиталась с распределением аудиторий и прибежала просить: «Борис Николаевич! Уступите аудиторию другой группе, у вас народа поменьше и вы, может, там поместитесь». Прерванный на полуслове только что начавший лекцию Борис Николаевич, конечно, был несколько раздражен, но к просьбе дамы галантно снизошел. Сунулись мы в новый класс — стульев не хватает. А поблизости все свободные стулья по тогдашней моде были сколочены рейками по шесть штук в виде некоего длинного дивана. И вот такой «диван» мы с Сашей Хорошевым тараном вдвигаем в аудиторию. Для Бориса Николаевича это был предел: «Это что за безобразие! Аудиторию превращают в будуар! Нет, вы что хотите, но это будуар, будуар!» Несколько минут спустя он, как ни чем не бывало, продолжил свое повествование.