Обе тропы, как с удивлением она заметила, были заброшены. Местами даже поросли травой. Особенно та, что вела к заставе.
«Странно», – подумала она и решила идти на заставу.
Мария Петровна даже не предполагала, что пограничники перешли в новый городок, построенный ближе к заливу, а старые постройки передали колхозу. Представляя себе, как подойдет к калитке, как встретит ее дежурный и станет расспрашивать, откуда и зачем пришла, она мысленно уже готовила ответы, представляла, как пройдет потом по знакомой дорожке к командирскому домику, где ее встретит жена начальника заставы – Мария Петровна сейчас вспоминала свою прежнюю квартиру так отчетливо, словно не была в ней всего несколько дней. Шаг ее, Мария Петровна даже не замечала этого, ускорялся, а сердце еще более учащенно колотилось в груди.
Опушка. Дорога. За ней застава. Непривычно тихая. На вышке – никого. Калитка приоткрыта. Перейдя дорогу, Мария Петровна нерешительно остановилась у калитки. Ждала, что услышит чей-либо голос или какой-либо шум. Не дождалась. Толкнула калитку.
Немногое изменилось и здесь за четверть века: те же дорожки, обложенные красным кирпичом, те же газоны и та же вышка для часового и казарма, которая показалась ей сиротливой. И в самом деле, двери закрыты. Закрыты и окна. Мария Петровна пошла по дорожке через двор к бывшему своему домику. Окна его тоже оказались закрыты ставнями, и он походил на слепца в черных очках.
У Марии Петровны не оставалось никакого сомнения в том, что в их бывшей квартире никто не живет, но она все же поднялась на крыльцо и толкнула дверь. Заперта, похоже. Толкнула еще раз, посильней, дверь не открывалась. А ей так хотелось войти в дом, в их добрый милый дом, где в небольшой комнатке вдруг увидит в кроватках вихрастые русые головки своих детей, а в спальне – Андрея, разметавшегося на диване и негромко похрапывающего, такого, каким часто видела его, засыпавшего на несколько часов после хлопотной бессонной ночи. Увы, запертая дверь не пускала в комнаты, стояла непреодолимым барьером между прошлым и настоящим. Мария Петровна безвольно опустилась на ступени крыльца и заплакала.
«Зачем приехала? Зачем? Терзать себя?!»
Сидела она долго. Немного успокоившись, встала и направилась к выходу. За калиткой остановилась. Подумала: «В селе тоже нечего делать. Домой. Домой…»
И все же пошла в село. Шла и сомневалась, вдруг, думала, в доме Залгалисов встретят ее совсем незнакомые люди. Что она скажет им? А может, так же, как и на заставе, окна дома закрыты ставнями? А может, и дома-то нет?
Первый дом, который она увидела, был совсем новый. В палисаднике – розы и еще какие-то незнакомые ей цветы. Окрашенный в розовый цвет дом с большими окнами выглядел нарядно. Следом – еще один, такой же нарядный. И вдруг, за вторым нарядным домом она увидела знакомую островерхую крышу.
«Слава богу!»
Дом Залгалисов, с узенькими окнами, выглядел подслеповатым и мрачным, несмотря на то, что и сам дом и высокий забор были окрашены светло-зеленой краской. Это сразу бросилось в глаза Марии Петровне, ибо прежде Залгалисы никогда не красили ни дома, ни забора. И цвет почему пограничный? Мария Петровна, не отдавая отчета в причине, еще более взволновалась, и как ни пыталась хоть немного успокоиться, справится с собой не могла. Она вошла во двор, тесный, застроенный сараюшками, поднялась на крыльцо и с замирание сердца постучала в дверь. Послышалось какое-то движение в доме, потом из дальней комнаты донесся слабый голос. Мария Петровна переступила порог и ухватилась за косяк, чтобы не упасть: безжалостно сдавило сердце, и оно остановилось на мгновение, потом забилось часто и гулко. Здесь, у этого порога, она, уезжая в роддом в город, прощалась со своими сыновьями. Не думала тогда, что целует их последний раз.
Виктор, которому тогда исполнилось уже девять, прижался к ней и не хотел отпускать, а пятилетний Женик сразу же, как она его поцеловала, сразу же повернулся к Залгалисам, стоявшим у темно-коричневого резного буфета, и заговорил возбужденно: «Тетя Паула, мы теперь у вас долго-долго будем жить? Пока мама нам братика покупать будет? Дядя Гунар на лодке меня покатает? Правда?»
Тот самый старинный буфет и сейчас стоял в комнате. Так же, как и тогда, впивался в него пучок солнечных лучей, пробивавшийся через узенькое оконце, но, несмотря на это, буфет казался хмурым, каким-то сердитым.