– Кто пришел? Заходите сюда, – услышала Мария Петровна. Она сразу узнала голос Паулы и, хотя та говорила по-латышски, поняла все слова.
– Паула? Ты?! – не веря себе, переспросила Мария Петровна, не решаясь сделать первого шага.
– Кому же, господи, быть здесь, как не мне? – удивленно, уже по-русски, ответила Паула и повторила приглашение: – Проходите сюда.
Мария Петровна пересекла первую комнату и, откинув цветастую штапельную занавеску, заменявшую дверь, снова ухватилась за косяк. Так и стояла, глядя, как тяжело дыша и кряхтя, Паула слезала с кровати. Теперь уже никакого сомнения у Марии Петровны не оставалось. И хотя перед ней была не проворная женщина, а болезненно полная старушка, но лицо ее, несмотря на то, что пополнело и округлилось, оставалось таким же обаятельно-нежным и добрым.
– Не узнаешь, Паула?
Теперь она узнала. Этот грудной, почти мужской голос часто слышался ей, часто всплывали в памяти слова: «Паула, замени на неделю моим детям мать».
А неделя та растянулась на долгие годы. Да какие годы!
– Мария?.. Ты? Жива?! – Паула опустилась на стул, стоявший у изголовья кровати. Глаза ее, наполнившиеся слезами, выражали непонятную для Марии Петровны тревогу…
Глава вторая
Старенькая комендатурская полуторка то, натужно покашливая, скреблась на перевал, то, скрипя расхлябанной кабинкой, катилась вниз, и всякий раз Мария радовалась тому, что позади еще один трудный участок пути и что скоро они спустятся в долину, а эти бесконечные голые мертвые горы станут отдаляться и отдаляться и в конце концов, погорбатившись на горизонте, растворятся в солнечной дали. Она смотрела на сыновей, насупившихся, крепко вцепившихся маленькими ручонками в обшивку тюка, и исподлобья смотревших на петляющие за машиной серпантины дороги. Поглядывала она и на мужа, который сидел ссутулившийся, какой-то усталый, и ко всему безразличный. Он не отрывал взгляда от задней стенки кузова и думал о чем-то своем, сокровенном – Мария понимала состояние детей, которые ни разу не спускались с гор и теперь робко ждали встречи с неведомым для них миром, о каком слышали только от родителей, она понимала и Андрея, у которого здесь, на Памире, оставались боевые друзья, живые и погибшие в жарких стычках, она грустила его грустью, тревожилась тревогой детей, но не могла унять нетерпеливую радость.
«Слава богу – вниз! Подальше от этих голых холодных гор».
Она не хотела, чтобы Андрей заметил ее радость. За все годы, которые прожила Мария на Памире, она ни разу не пожаловалась мужу на то, что не может привыкнуть к диким хмурым скалам, к бесцветному небу, к леденящим ветрам, к пулеметам у амбразур. Андрею было известно лишь одно: его жена никак не может запомнить названия ущелий и перевалов. Возвращаясь домой после очередного боя с какой-либо бандой басмачей, он говорил, что на перевале, где лошадь поседела (а не Ак-байтал), врезали мы басмачам. А ущелье, к примеру Дун Кельды, переводил для нее так: «Ущелье, откуда вернулось эхо». И она понимала, где именно происходили боестолкновения, ибо знала почти о всех перевалах легенды, многие из которых основательно взволновали ее, и она часто размышляла: сказки это или были? Действительность или мечта о верной дружбе, о мужестве, о чести и любви?
Особенно запомнились ей две легенды, которые рассказал Андрей, когда они, молодожены, добирались до заставы. Ехали верхом. Со взводом пограничников. Ехали несколько дней. На верху каждого перевала делали большие остановки. И вот когда спешились пограничники на одном из первых перевалов Кызыл-арт (Красная спина) и, растерев спины и ноги расседланных коней жгутами из сена, надели им на морды торбы с овсом, и кони, устало опустив головы, принялись аппетитно жевать, а сами всадники достали из переметных сумок хлеб и консервы для себя, Андрей взял за руку Марию и сказал:
– Пойдем-ка вон за тот камень.
– А что там?
– Пойдем-пойдем…
Метрах в двадцати от дороги, за большим обломком скалы, на холмике из мелких камней стоял шест, к которому шерстяной бечевой была привязана черная коса. Ветер покачивал эту косу, и Марии показалось, что шест движется, как живой, а коса колышется в такт этому движению.
– Что это, Андрюша?
– Могила девушки, которая умела любить.
– Расскажи, милый.
– Ну, слушай… Один из старшин племени, которых здесь в старину было много, получив богатый калым, отдал свою дочь в жены такому же богатому старшине соседнего племени. В самый разгар свадьбы, когда гости выпили изрядно кумысу и бузы, началось состязание акынов. Естественно, каждый поддерживал своего любимого песенника-сказителя, подбадривал криками, подхваливал. О невесте забыли. Она же, заметив это, убежала. Любила она одного юношу-джигита, а его отец перед самой свадьбой (догадывался, видно, об их любви) послал сына с каким-то поручением в город Хорог. Девушка к нему и подалась.