Конечно, этот ритуал, смысла которого уже не понимает никто либо которому дают ложное толкование (знак траура), что-то означает.
Не значит ли это, что почитают не орудие казни, а символический крест и что, следовательно, в день поминовения этого события чисто исторический элемент надо скрывать?
Это объясняло бы, почему простые воины-тамплиеры воспринимали церемонию отречения и плевка на крест просто как позорное кощунство, что эта масса монахов-солдат, правду сказать, более солдат, нежели монахов, и неизбежно более воинов, нежели теологов, смешивала отказ от материального изображения Христа с простым отказом от креста. Вспомним слова одного из обвиняемых, Жерара дю Пассажа, который 28 апреля 1310 года заявил перед папской комиссией: «Это не более чем кусок дерева. Наш Господь на Небе».
Следовательно, если мы хотим выйти из тупика, а именно из формального противоречия между явно выраженным желанием тамплиеров считать себя христианами и их ритуалом отречения от Иисуса, возможно лишь одно решение: они (по крайней мере, те, кто входил в состав тамплиерской элиты) верили не в материальное существование некоего Иисуса, «царя иудейского», распятого в качестве вождя антиримской организации, а в постоянно существующего Христа, то есть «мессию», «помазанника», вселенского и вневременного, символического «Сына Божия», по образцу которого все люди должны стать сынами Божьими.
Понятно, что распространять эту идею среди широких масс верующих было неуместно. Они, возможно, были неспособны понять этого изощренного онтологического суждения, потому что находились в плену материалистических россказней, возникших в результате буквального понимания Евангелия, дух которого был давно утрачен. Вот почему тамплиеров, которые знали, жестоко убили. Вот почему Филипп Красивый, желавший, чтобы эта тайна осталась известна лишь ему одному, так лютовал против ордена Храма. Вот почему папа, заботясь о сохранении структуры Церкви, оставил этот орден на произвол судьбы.
Нет смысла обращаться к различным изощренным теориям по поводу историчности Иисуса Христа. Иногда утверждают, что Иисус не был распят, а вместо него казнили безвестного обреченного. Мотив знакомый и очень широко распространенный: такое говорят о многих личностях, будь то Жанна д'Арк или Адольф Гитлер. Иногда утверждают, что Иисус не воскрес, а его ученики ловко похитили тело, чтобы подумали, будто он вышел из могилы сам. Иногда утверждают, что у Иисуса был брат-близнец и именно этого близнеца ученики видели после Пасхи, причем этому близнецу предварительно нанесли татуировки в виде стигматов Страстей, чтобы убедить Фому Неверующего. Все эти теории выявляют внутренние противоречия, которым в Евангелиях нет числа. Евангелия — это в лучшем случае неуклюжие компиляции. В худшем — это версии усеченные, искаженные и намеренно фальсифицированные с целью оправдать господствующую римскую идеологию. Последний вариант более всего похож на истину. Для объективного наблюдателя Евангелия, если учесть отличия текста, приписываемого Иоанну, от тех, которые неправильно называют синоптическими, — сплошь сказки, противоречащие одна другой. В Евангелиях не больше Истины, чем в любом мифологическом тексте, будь то ирландский, греческий или патагонский. Но, что обычно забывают сказать, в той же мере там есть Истины. Наша задача — их выявить.
Проблема не в том, чтобы доказать, существовал Иисус или нет, либо это несколько персонажей, впоследствии объединенных. Проблема в том, чтобы суметь дать определение Христа. Для большей части католиков слово «Христос» неразрывно связано с понятием креста. Все они удивляются, когда им говорят, что между словами «Христос» и crux [крест (лат.)] нет никакой связи: для них «Христос» означает «распятый на кресте». В этом, кстати, виновна Римская церковь: она насаждает в умах верующих ложные принципы и широко пользуется ими, «оболванивая» людей целыми днями при посредстве дурацких «наставлений в вере» и настолько банальных проповедей, что их никто не слушает. Реакция крестьян прошлого, покидавших церковь во время проповеди, чтобы пойти в соседнее «бистро», была спасительной, избавлявшей их от отупения, до которого доводило людей множество священников, хоть и облеченных бесподобной миссией. Измена клириков — не том, что обычно понимают под этим словом: они сочли, что простые смертные могут довольствоваться сказками, тогда как тем были бы нужны истины. Подобное обвинение не беспочвенно и лишь ярче показывает, что произошло в период дела тамплиеров. Внутри ордена Храма простых рыцарей, оруженосцев и сержантов уже считали за рабов, которых клятва, конечно, обязывает обеспечивать материальную жизнь ордена и его внешние операции. За ними стоял другой орден Храма, менее заметный, более скрытый, но притом не желающий распространять те метафизические истины, которые знал. Это достаточно заметно по тому, как мало интереса сановники проявляли к своим братьям, которых подвергали пыткам и которым грозили костром. Если бы они последовали учению о братстве и свете, которое хранили, они бы не повели себя так. Но они не желали говорить. Они не хотели сказать, почему Иисуса нельзя путать с Христом.