— Женечка, я таки был бы рад, если бы мы все дружно взяли и ошиблись, — тяжко вздохнув, Блюменкранц расположился на стуле напротив меня, смиренно сложив руки на коленях и всем своим видом напоминая кающегося на исповеди.
Что категорично не желало укладываться в моей голове. Виновато выглядевший еврей это что-то новое!
— Угу, — кивнула, вновь перечитав всё, что было изложено в документах и тряхнув головой. — Только все бумаги указывают на то, что за первые две недели нового года кто-то увёл из нашей коллекции жмуриков минимум три тела, — ещё раз глянула на акт ревизии, скомпонованный на коленке и не имевшей юридической силы вне нашего царства мёртвых. — А ещё прогнал пять неизвестных, не проходящих по базе, но оставивших после себя явные следы пребывания в морге. Я понять не могу, Дэвид Коперфильд и Амаяк Окопян?
— А? — не понял постановку вопроса начальник, удивлённо моргнув и выйдя из своего скорбного оцепенения хотя бы на минутку. Уже прогресс, до этого он на мои вялые попытки пошутить никак не реагировал.
— Ладно, говоря проще. Это кто у нас такой фокусник и почему об это талантливом гаде я узнаю только сейчас? — я переформулировала вопрос, попутно стараясь засунуть бумажку за тридцать первое и первое число себе на стол так, что бы этого никто не заметил.
Чует моя подозрительность, что излишне ретивые подчинённые успели-таки провести регистрацию трупа в журнале на входе. А то, что труп вдруг оказался живым и никто не заинтересовался куда он успел подеваться из-под моего бдительного ока — это уже другой вопрос, которым никто не интересовался. И не должен заинтересоваться!
— Женечка, рыба моя, ты же знаешь, какая тут порой творится неразбериха! Удивительно, как мы с соседями ещё ничего перепутать не умудрились! — всплеснул руками одесский еврей, но под моим скептическим взглядом сдулся, уселся обратно на стул и почесал затылок. — Как говорит моя бедная жена Сарочка, — на эпитете «бедная» я стоически пыталась не хрюкать слишком уж громко, — если у кого-то есть интерес, то он обязательно найдёт-таки способ его реализовать!
— Способ нашёл, — вздохнула, глядя на противные бумажки и чувствуя, как от неприятных предчувствий сводит несчастный желудок.
Он и так сегодня был терзаем муками голода, и грозился заработать и язву, и гастрит и всё это одновременно. А тут ещё и новости. Да такие хорошие, что впору возрождать приятную традицию для гонцов с плохими вестями!
— Способ-то этот умник нашёл, — повторила ещё раз, возвращая документы начальству и скрестив руки на груди. Протест тела на резкие телодвижения был мною грубо проигнорирован. — А вот нам с вами, что теперь делать, а, Ивар Захарович? Это не посуда, не реагенты, не инструменты и даже не спирт, который, слава богу, можно списать безболезненно и не привлекая всеобщее внимание! Это, на минуточку, трупы. Причём свежие, достаточно молодые, без лишних повреждений и…
— Родственников, — похоронным голосом закончил цепочку моих умозаключений заведующий, вновь хмуря брови и кривя губы в неприятной улыбке. На вечно благодушном лице мужчины она смотрелась впечатляюще. И я бы даже посочувствовала товарищам, если бы на моём лице было не такое же кровожадное выражение.
Дополненное переломом носа оно напугало даже видавших всякое санитаров! Впрочем, тут они сами виноваты. Я очень не люблю, когда трогают мои вещи, а ещё больше не люблю, когда чьи-то немытые лапы лазят по моим инструментам!
— Ивар Захарович, не хочу говорить очевидное и невероятное, но кто-то свой явно продал душу за нехилые бабки, — допив порядком остывший кофе, я поднялась и одёрнула рукава рабочей формы. На столе меня терпеливо ждал клиент, а результаты по клиенту дожидался просиживающий штаны у соседей молоденький врач.
У бедняги это был первый пациент. К сожалению для пациента, это был предпоследний врач в его жизни. А последний готовился завершить вскрытие и сообщить волнующемуся юноше со взором горящим, что его вины в этом нет. Ну явной точно нет. Остановка сердца она такая, непредсказуемая. Хотя…
— Евгения Сергеевна, я таки может, и выгляжу как дурак, но на идиота тяну в самую последнюю очередь, — хмыкнул Бюлменкранц, напяливая на себя фартук и вставая напротив меня. — Разрешите помочь слабой, хрупкой женщине?
— А есть шанс отказаться?
— Ни единого, Женечка.
— Тогда какие вопросы, Ивар Захарович, присоединяйтесь к нашему празднику жизни… — и поправив маску, принялась за работу, попутно пытаясь понять, насколько велики масштабы того некультурного места, в котором мы с Захарычем оказались.