Поговаривали, будто девочек готовят в жены вельможам. Их учат угождать мужу и быть во всем ему покорной. Марика не видела в этом большой науки. Но какие бы знания девочкам не давали, все держалось в строжайшей тайне.
Особенно тревожили поминальные службы. Раз в один-два месяца кто-то из старших девочек погибал. Порой прощались сразу с несколькими воспитанницами. Лица мертвых были бледны и одутловаты. Легкий травяной аромат от окоченевших тел кружил голову, и к горлу подступала тошнота.
Мать-настоятельница заставляла целовать покойниц на прощание в холодные губы. После поцелуев становилось дурно, и Марика до вечера маялась животом. На схожие симптомы жаловались подруги, и девочки думали, что поцелуй с покойником опасен для жизни.
Ночами они рассказывали друг другу страшилками об оживших девочках, о том как они пробираются в дома людей и через поцелуй крадут их души. Ах, если б знать тогда, как близки они были к истине! Но вдоволь насладившись ужасом, девочки засыпали безмятежным сном, свято веря, что уж их-то смерть не коснется. Они собирались жить долго и давать жить другим. Ни первому, ни второму не суждено было сбыться.
* * *
Воспоминания о коротком детстве жгли каленым железом. Марика повзрослела в семь лет. Она помнила разговор с лучшей подругой так, словно он состоялся вчера. За секунду до того, как все изменилось, она была счастлива.
− Марика! Марика! − голос Эрии звенел подобно колоколу, зовущему к обеду.
Подруга нагнала в коридоре и повисла у нее на шее.
− С днем рождения! − крикнула в ухо, едва не оглушив.
− Спасибо, − улыбнулась Марика, выпутываясь из объятий.
− Завтра тебя переведут в блок для старших, и ты забудешь обо мне.
− Не говори глупостей, − она тряхнула головой, русая коса метнулась из стороны в сторону. − Через два с половиной месяца тебе тоже исполнится семь, и мы снова будем вместе.
− Поклянись, − попросила Эрия, − что не променяешь меня на другую лучшую подругу.
− Клянусь, что не променяю тебя ни на кого другого никогда в жизни, а не только в эти месяцы.
На этот раз они обнялись по обоюдному желанию. Спустя годы Марика жалела лишь об одном – что Эрия, как и мечтала, попала в блок для старших девочек.
* * *
− Вам никогда не стать женами и матерями. Тела тех из вас, кто переживет эту ночь, претерпят изменения. Они не позволят вам вести жизнь обычной женщины. Но не огорчайтесь, дочери мои. Ваша судьба выше. Вы уникальны, а от того бесценны. За ваши услуги люди будут платить золотом, а за ваши обиды расплачиваться жизнями.
Мать-настоятельница еще много говорила о том, кем им не быть, но умалчивала о том, кем им суждено стать. Девочки по-прежнему терялись в догадках. Если служение богам не входит в их обязанности, то кто их господин? Ответ Марика выяснила много позже, и он был прост до неприличия – тот, кто платит. Золото – единственный истинный бог, которого признавала мать-настоятельница. Золоту незнакомы вероотступники. И этому богу девочки предназначались в услужение, чтобы он в свою очередь ублажал мать-настоятельницу и ее сестер и братьев по вере.
— В этой чаше священный дар, — мать-настоятельница подняла серебряную чашу над головой. — Но как любой дар он способен обернуться проклятием. Когда он разольется по вашим венам, лишь самые стойкие из вас подчинят его огонь.
Чаша пошла по рядам. Монахини следили, чтобы каждая девочка сделала по глотку. Марика сидела на заднем ряду и видела, как девочки в первых хватались за животы и падали на пол. Симптомы походили на те, что мучили их после поцелуев с покойницами. Только в разы сильнее.
Марика закрутила головой, отказываясь пить. Тогда монахини заломили ей руки и насильно влили отвар в рот. А после зажали его вместе с носом, заставляя глотать. Терпкая густая жидкость обожгла пищевод, добралась до желудка и скрутила его так, что перехватило дыхание. Марика словно проглотила ежа, и он перекатывался у нее внутри, коля иголками. Из желудка отвар вместе с кровью распространился по телу. И вот уже она вся горела и металась в агонии, а рядом стонали подруги. Теряя сознание, Марика подумала, как хорошо, что Эрии еще не исполнилось семь лет.
Она пришла в себя в блоке для старших девочек на новой кровати. Над ней стояла монахиня.