Но нас на порог не пустили, даже в окруженный высоким каменным тыном двор не дали заглянуть.
Бабки-богомолки в серых мышиных платьях и таких же платках перекрыли вход плотно, давая понять, что готовы умереть, но не пустить отродье дьявола — это я — на святую церковную землю.
Алекса, которого они всегда боготворили, почти как отца Прохора, богомолки в упор не узнавали и только твердили: не велено, мол, и всё.
— К Гиллелю, — коротко бросил шеф, уместившись заново на просторном сиденье лимузина.
Суламифь послушно крутанула руль.
Я пригляделся к стригойке повнимательнее.
Ещё утром, везя нас на Ассамблею, она была раскована, машину вела свободно, ловко крутя руль тонкими смуглыми руками.
Сейчас же девушку словно подменили.
Губы плотно сжаты, глаза устремлены вперёд, на дорогу. Машина идёт рывками — словно иногда стригойка нервно жмёт педаль газа.
Зрачки глаз её напоминали булавочные проколы, только не в белой бумаге, а в серебряной амальгаме зеркала.
Внезапно мне сделалось жарко.
Развязав узел, я принялся рвать с шеи плотный, накрученный в несколько слоёв галстук, ощущая при этом, что удавка затягивается всё туже.
— Охолони, поручик, — Алекс положил прохладную ладонь в перчатке мне на запястье, и сразу сделалось легче.
Откинувшись на спину и запрокинув голову — словно у меня носом шла кровь — я закрыл глаза.
Что-то происходит.
Мысли были тяжелыми, как бетонные блоки.
Лениво вращались они в голове, с ободьев их капала густая чёрная жижа…
Что-то необычное, выходящее из ряда вон.
Что-то, о чём мы с Алексом не имеем ни малейшего понятия.
На воротах еврейского кладбища висел громадный амбарный замок.
Такого на моей памяти тоже ещё не было: кладбище было открыто круглосуточно, семь дней в неделю.
То, что здесь давно никого не хоронили, ещё не означало, что сюда никто не ходит.
Шеф потрогал замок — словно хотел убедиться в его реальности. Пар вырывался облачками из его рта, каплями оседал на шелковом чёрном цилиндре, на набалдашнике трости, на кованой решетке ворот…
— Я не чувствую присутствия Мириам, — сказал я.
С тех пор, как у нас была… связь, я всегда чувствовал, если Мириам была где-то поблизости. Специально расстояние я не замерял, но уж в пределах кладбища я бы её почуял.
Алекс кивнул.
— Этого следовало ожидать, — сказал он скорее себе, чем мне. — Поехали.
— Три пополудни, — напомнил я.
Имея в виду, что если мы хотим припрятать от людей Котова что-то из арсенала, то самое время двигать домой.
— Ещё одно место, — мягко сказал шеф. — Надо убедиться наверняка, — Звезда моя, — обратился он к стригойке. — Отвези нас к Мастеру.
Суламифь зажмурилась и мелко затрясла головой. Машина вильнула в сторону, чуть не врезавшись в столб. Девушка этого даже не заметила.
— Стой, — скомандовал шеф, и тут же его бросило на спинку переднего сиденья: Суламифь вдавила педаль в пол.
— Спокойно, подруга… — я уже был позади неё. Положив руку на плечо девушки, осознал: её сотрясает крупная дрожь. Губы Суламифь посинели, вокруг глаз обозначились фиолетовые тени. — Паркуйся на обочине, — мягко сказал я.
Алекс уже обрёл равновесие и занимался своим гардеробом: поправлял примявшиеся манжеты…
Как только машина остановилась, я вырастил клык и проткнул себе вену на запястье. А потом протянул его стригойке.
— Пей, — повелительно сказал я. Та припала сухим ртом к моей коже, раздался неприятный сосущий звук…
— Входит в привычку, ты не находишь? — казалось бы, небрежно заметил Алекс.
— Её высосали почти досуха, — ответил я. — И запретили питаться. Суламифь на грани истощения, ещё немного, и она, забыв про запрет, набросилась бы на первого встречного.
— Базовый рефлекс, — кивнул Алекс. — Она бы набросилась, а её бы за это приговорили к смерти.
— Возможно, на это и был расчёт.
Наконец стригойка откинула голову. Она была древней — гораздо старше меня. И не нуждалась в слишком частой и обильной кормёжке.
— Кровь Владыки… — прошептала она. — Спасибо, Мастер. Я этого не забуду.
Даже неудобно, — я перетянул запястье платком. — Живя в Петербурге, я забыл, какое прозвище мне дали московские стригои.
— Ты что-то знаешь, верно? — тут же набросился на девушку Алекс. — Расскажи. Иначе мы не сможем тебе помочь.
— Я не могу, — простонала Суламифь. — Иначе они убьют Сола.
Сол — это брат Суламифь, не только по гнезду, но и по крови. Насколько я знаю, у них очень сильная родственная связь.
— Так, — взгляд шефа лихорадочно забегал по салону. — Это уже кое-что. Значит, — он снова посмотрел на стригойку. — Твоего брата взяли в заложники?
Девушка закусила губу, по подбородку потекла тёмная густая кровь.
— Не надо отвечать, просто моргни, — быстро сказал шеф. — Ведь моргать никому не запрещено, правда? Всего лишь функция организма, ничего особенного.
Суламифь с облегчением прикрыла глаза. А потом распахнула их и требовательно посмотрела на шефа.
В гляделки играли через зеркало заднего вида — она так и сидела, вцепившись в руль обеими руками, ногти на пальцах сделались неприятно-серого трупного цвета.
— Так… — повторил шеф. — В заложники взяли не только Сола, — предположил он. — Ещё… Что, всех? Всё ваше гнездо?
Суламифь зажмурилась так сильно, что на виду остались лишь кончики чёрных ресниц.
— Теперь ясно, почему Тарас голосовал «за», — сказал я.
Накатило облегчение.
Слава Богу, хоть что-то начало проясняться.
Кто-то шантажирует питерских суперов. Кто-то, не побоявшийся ни Алекса — дознавателя класса «архангел», ни майора Котова с его почти всесильной конторой на Суворовском…
Любопытно: а чем могли припугнуть отца Прохора? Всё время, что мы были знакомы, чудо-отрок казался существом совершенно бесстрашным — и не потому, что страдал безрассудством.
Просто мне трудно было измыслить силу, способную его напугать.
— Значит, к Тарасу ехать смысла нет, — сказал я. — Он нам всё равно ничего нового не скажет — как не сказал и в театре.
— Интересно: почему не забрали тебя? — спросил Алекс стригойку, всё так же через зеркало. И сам же ответил: — Потому что ты была с нами, — Суламифь моргнула. Она уже пришла в себя, отпустила руль и теперь бессильно сидела, опустив руки на колени. — Тарас СПЕЦИАЛЬНО определил тебя к нам: чтобы защитить, — девушка вновь опустила глаза. — Потому что ты что-то знаешь. И мы должны это знание из тебя извлечь.
По моей спине пробежала неприятная дрожь. То, как он это сказал… будто лягушку собрался препарировать.