Свернули.
Твою дивизию.
Притормозив, я решил подождать, что будет дальше.
Фары не приближались — сохраняли дистанцию, но и не исчезали. Тащились с той же скоростью.
Ну и пёс с ними, — решил я, в который раз за этот длинный и хлопотный вечер, и рванул коробку передач.
Надоело. Надоело прятаться, разводить церемонии. Я — стригой, Владыка. Я могу позволить себе делать всё, что захочу.
И чего же ты на самом деле хочешь, мон шер ами?
Спокойный, с ноткой сарказма голос шефа отрезвил. И тогда я сложил мудру, и послал её назад, к желтым фарам.
Мудра прошла сквозь них, словно сквозь пустоту, и… Нет, машина не перевернулась в воздухе, эффектно задрав все четыре колеса. И не взорвалась.
Просто остановилась.
Я представил, как водитель терзает стартер, как он, чертыхаясь, жмёт педаль газа и улыбнулся.
Чем ближе я был к Алексу, тем становился сильнее — я это понял только сейчас.
Надежда вспыхнула с новой силой: он жив. Он дождётся.
Надежда — пустое чувство, — вспомнил я слова отца Прохора.
Кишки скрутились узлом, на язык хлынула кислая горечь. Только не хватало, чтоб меня вырвало…
На всякий случай я открыл окно, в лицо ударила свежая и холодная ладонь ветра.
Пахнуло снегом, солью, на фоне тёмно-серого неба я различил высокий шпиль и понял, что нахожусь в районе Адмиралтейства.
Ночью пробок нет. Можно вообще не останавливаться — даже на светофорах.
И я поднажал.
Двигатель Хама натужно взревел, машину бросило вперёд, и внезапно, но очень отчётливо я ощутил, что шеф где-то рядом.
Этого района я совсем не знал, даже на ночной экскурсии здесь не был ни разу.
Пятиэтажки сменились особняками в собственных садиках, улица сузилась, из-за заборов свешивались голые ветки плодовых деревьев… На миг показалось, что вот сейчас я поверну — и там будет наш особняк, а в нём — Алекс и Антигона, оба живые и невредимые, и всё будет хорошо…
Я моргнул.
Сколько по всему Питеру таких тихих райончиков, которых не коснулись ни перестройка, ни более поздние лихие времена?
Не важно. Где-то здесь обретается Алекс. И чёрт меня побери, если я его не отыщу.
Вот. Черепичная крыша, высокий забор, железные ворота.
Все мои чувства утверждали, что шеф там, внутри.
Я проехал мимо.
Свернул один раз, другой, выехал на соседнюю улицу, проехал и её, и только потом загнал Хам в узкий переулок и выключил двигатель.
Меня никто не преследовал.
Но береженного и Господь бережет.
Заперев машину, я двинулся обратно к особняку.
Сколько раз мне приходилось вот так перепрыгивать через забор, в поисках притаившегося в угольном сарае гуля, прячущейся среди картошки в погребе стригги, затаившегося в саду, среди веток терновника, мстительного духа?..
Со временем выработалась даже особая техника.
Отыскать тихий неприметный для посторонних глаз угол. Быстро перемахнуть через забор — собаки обычно меня боялись, и благоразумно не подавали голоса.
И только кошки, если попадались на пути, смотрели надменно и неприязненно, чуя конкурента.
Подпрыгнув, я ухватился за основания пик, подтянулся, перебросил ногу, другую, спрыгнул во двор… Накатило дежа-вю. Сегодня я уже всё это проделывал.
Главное, чтобы никто не начал стрелять, — мелькнула мысль. — Район тихий, люди спят. Будет неудобно.
Пригибаясь, я подбежал к окну и заглянул внутрь.
От зрелища, которое предстало моим глазам, скулы свело дикой судорогой.
Во рту появился привкус крови: я прикусил язык.
В глазах потемнело, и стоило огромного труда удержаться, чтобы не разбить стекло кулаком.
Как же так?.. — думал я.
Почему?..
В гостиной были люди.
Гиллель, отец Прохор, Тарас со своим другом мастифом, Мириам… И конечно же, Алекс.
Свободно сидя за столом, откинув руку с зажатой в пальцах рюмкой, он заразительно смеялся.
Глава 14
Черноглазая беспокоилась зря: загипнотизированная её взглядом, Маша не могла дышать — не то, что говорить или двигаться.
Так и заколдобилась, под наполовину сдвинутой крышкой.
— Вылезай, — предложила тётенька. — Не бойся.
Но Маша только моргала, инстинктивно придерживая крышку одной рукой. Перед глазами стояло видение тёткиных зубов: были они острые, как у Рамзеса, и почти такие же большие.
Бабушка, бабушка, почему у тебя такие большие зубки?
Девочка из сказки, хотя и тёзка, никогда Маше не нравилась: глупая она какая-то.
Детская мудрость гласит: видишь что-то опасное — беги. Не надо стоять и хлопать ушами, словно тебе три года.
Но сейчас, в этот самый момент, Маша поняла: бывает такой страх, от которого не убежишь. Просто не сможешь.
И что тогда остаётся?..
Осторожно, чтобы не загремела, Маша опустила крышку ящика на пол, и выпрямляясь, ПРЫГНУЛА на тётку, выставив вперёд обе руки.
Толкнула её в грудь, тётка не удержала равновесие и упала, а Маша, взяв ноги в руки, легко побежала к двери.
МОГЛА БЫ побежать.
Если бы тётка вела себя так, как хотелось Маше.
Но вместо этого черноглазая перехватила Машины запястья, дёрнула вниз и на себя, и крепко обхватила девочку поперёк туловища.
Из Машиного горла вырвался тонкий всхлип.
— Тихо, тихо… — перехватив поудобней, тётка принялась укачивать Машу, как куклу. — Ничего не бойся, — шептала она девочке в ухо. — Я тебя не обижу… Не бойся.
И неожиданно Маша поняла: тётенька хорошая.
Ведь она ТОЖЕ сидела на кровати, с другими тётеньками, и на ней не было серого рабочего халата, а был почти такой же комбинезон, как и на Маше.
Её тоже заманили, — решила девочка. — Она такая же пленница в этом дурацком интернате.
О том, что взрослые могут жить в интернатах, она никогда не слышала. Но мало ли…
Однако в том, что это черноглазая сдала её Очкастому, Маша уже сомневалась.
Как только девочка перестала брыкаться и расслабилась, черноглазая поставила её на пол, и только слегка придерживала за плечи.
Казалось, от её рук в Машу перетекает спокойствие. Ладони были очень тёплыми, почти горячими, и совсем не давили, а скорее, поддерживали.
— Ты кто? — раз мы обе пленницы, то можно и на «ты», без церемоний, — решила Маша.
Вблизи черноглазая была не такая уж и старая, без морщин и всего такого. Уж наверняка моложе её тётки, потому что та носила очки, а черноглазая — нет.
— Я Роза, — ответила девушка. — А тебя как зовут?
Да чтоб вас всех, — Маша мысленно выругалась.
И ни капельки не стыдно. Потому что это было ругательство в общем. Без нехороших слов.