— Но если я это сделаю, сеньор… меня повесят за растление…
— Не беспокойся, не повесят, — я почувствовала, что дон Амаро улыбается.
— Мне, право, неловко спрашивать об этом… А сеньорита… она не будет против?
— Уверяю тебя, сеньорита против не будет.
После минутного молчания, я услышала голос Рамона:
— Я согласен, дон Амаро.
Моё сердце оборвалось.
— Вот и хорошо. Ты умный человек, Касарес. Я знал, что мы поладим, а сейчас можешь идти.
— Да, сеньор.
Когда Рамон ушёл, я вышла из своего укрытия. Слёзы гнева душили меня.
— Вы самый подлый и омерзительный человек, которого я знаю!.. Вы — негодяй!..
Дон Амаро налил себе виски.
— Иди в свою комнату, — со смехом откликнулся он, — приготовься к встрече с мечтой! Этот вечер станет для тебя незабываемым.
Я, стиснув кулаки, подступила к нему:
— Гаже вас нет никого на свете!.. Если б вы знали, как я вас ненавижу!..
— Вот она, благодарность бродяжки… — уголки губ дона Амаро дёрнулись. — Впрочем, ни на что другое я и не рассчитывал.
Слово «благодарность» исторгло из моей груди истерический хохот.
— Мне благодарить вас?! За что?.. За кусок хлеба, что вы мне бросили из милости, я расплатилась сполна. И кому как не вам об этом знать.
— Не строй из себя невинного ягнёнка! Ты родилась в грязи, и тебя туда всю жизнь неудержимо тянет. Я попытался отмыть тебя, но только даром потерял время. У таких как ты в жилах не кровь течёт, а помои.
Ещё минуту назад мне хотелось ударить его, но злость и бешенство внезапно покинули меня, их сменил сарказм.
— Один вопросик, сеньор Меццоджорно… так, любопытство… Просто очень хочется знать, что же вам, благородному сеньору, надо рядом с такой как я? Неужели грязь так сладостна?..
Кажется, он впервые не нашёл, что ответить.
…Уже через несколько минут я набивала вещами свой дорожный саквояж. Когда в комнату вошёл дон Амаро, я жестом преградила ему путь:
— Только попробуйте меня остановить!
— Даже не думал. Ты вернёшься сама.
— Я больше никогда сюда не вернусь!
— Вернёшься. Очень скоро, и с поджатым хвостом. Ты будешь на коленях умолять, чтобы я принял тебя назад.
— Я скорее сдохну, чем о чём-то попрошу вас!
— Ты сдохнешь, едва шагнёшь за ворота поместья.
— Пускай! Только бы вас не видеть!
Подхватив кладь, я переступила порог комнаты. Дон Амаро отступил на шаг, пропуская меня.
— Ты даже не представляешь, на что обрекаешь себя, — услышала я за спиной его голос. — Тебе придётся торговать собой, чтобы заработать на миску похлёбки.
— А чем это отличается от моей теперешней участи?
— Трижды идиотка!.. Я мог бы закрыть тебя под замок, закон на моей стороне… Но я не сделаю этого!.. Недели не пройдёт, как ты притащишься сюда, обливаясь слезами, и будешь в ногах валяться, лишь бы я простил тебя и позволил вернуться! Запомни, Джованна, так и будет!..
Чувствуя себя, как каторжник, перед которым распахнули ворота тюрьмы, я даже не оглянулась. Моему ликованию не было границ: оковы спали, я получила свободу.
Дон Амаро, и правда, не стал меня удерживать, хотя я всё время опасалась, что он передумает и силой заставит остаться. Но он, видимо, не сомневался в том, что я в скором времени, набив шишек, присмиревшая и покорная приползу назад, и потому не чинил препятствий. Напротив, он даже отдал распоряжение Перейре, чтобы меня проводили за пределы поместья.
Перед тем, как навсегда покинуть плантацию, зашла на конюшню. Я не могла уйти, не увидев Рамона в последний раз. Кроме того, я твёрдо решила, что помогу ему выпутаться из капкана, расставленного доном Амаро.
Рамон куском кожи чистил лошадиную сбрую. Увидев меня, выпрямился в полный рост.
— Сеньорита… какая приятная неожиданность… — в голосе каталонца послышалась непривычное смущение. — На прогулку изволите? Запрячь Инфанта?
Покачав головой, я развязала тесьму висевшей у меня на руке сумочки и нащупала внутри неё маленький кошелёк, в котором были все мои сбережения: в течение многих лет я откладывала карманные деньги, что выдавал мне дон Амаро на мелкие расходы, и смогла скопить кое-какую сумму.