Об этом периоде жизни стараюсь не вспоминать. Внушила себе, что его никогда не было. И у меня получается быть хозяйкой своей памяти в течение целого дня. Только вот ночью она, как дикое животное, вырывается из клетки, и я посыпаюсь в холодном поту, а потом долго смотрю в темноту, пытаясь отогнать полночных призраков с их сиплыми, пропитыми голосами и тошнотворным гнилостным дыханием. Я почти не помню лиц — они слились воедино, превратившись в нечто бесформенное, заплывшее жиром, с красными воспалёнными глазами и слюнявым ртом, но воспоминания о чужих прикосновениях, грубых и циничных, оказались нетронутыми. Каждую ночь я чувствую, как кожу царапает щетина, как по ней струйками сбегает чей-то липкий пот, как кто-то рывком наматывает мои волосы на кулак, как меня с размаху швыряют на застеленный грязным тряпьём топчан… Скомканные простыни, груды одежды, брошенной на ржавую спинку кровати, захватанное, местами почерневшее зеркало, таз, наполненный мутной водой, выщербленная мраморная доска над умывальником, клок пакли, торчавшей из продавленного матраца… Был ли у меня иной выбор? Был. Я могла вернуться к дону Амаро, прибиться, как приблудная собака, к дверям его дома. И он не прогнал бы меня… Унижение в обмен на гарантированную тарелку супа. Или голод и нищета. Но в любом случае позор неизбежен. Он — моё прошлое и будущее. Им пропиталась моя кожа, им пахнут мои волосы. От него не убежать и не отмыться. Он будет со мной до самой смерти. А если так — декорации не имеют значения…
Сколько это длилось? Несколько недель?.. Или месяцев?.. А, может, год?.. Не помню.
Мысль прекратить всё разом возникла из ниоткуда и очень скоро переросла в навязчивую идею, ходившую по пятам, преследующую днём и ночью. Она казалась единственным выходом, дверью, ведущей из мрака на свет. Стоит только набраться смелости и распахнуть её… Один решительный шаг — и всё позади, страдания закончатся…
Но я не сделала этого. Не потому, что испугалась умереть. И не потому, что захотела жить. Просто моё сердце однажды превратилось в камень и, выкатившись из груди, упало в воду. Оно и сейчас лежит где-то на дне реки.
…Оказавшись на мосту на окраине города, я долго смотрела сверху на грязную речную воду: апельсиновые корки, щепки, вздувшееся белое брюхо дохлой тамбакуи[40]… В руке был нательный крест. Я сняла его с шеи, посчитав, что с такими греховными мыслями, которые теперь роились в моей голове, больше не имею права его носить. Носить его — значит, осквернять.
Встала на колени.
«Помилуй меня, Боже, по великой милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих изгладь беззакония мои…»[41].
Зажмурив глаза, прижалась лбом к деревянной перекладине моста.
«Многократно омой меня от беззакония моего, и от греха моего очисти меня…».
Я обращалась к Господу с последней молитвой покаяния, но вместо этого ко мне со всех сторон лезли образы, которые я всю жизнь отчаянно пыталась вытравить из сознания.
«Мы заживём так, как тебе и не снилось…».
«Тебе единому согрешил я, и лукавое пред очами Твоими сделал…».
«Парагвайский гостинчик…».
«Ты праведен в приговоре Твоём и чист в суде Твоём…».
«Износился, как старое платье…».
«Я в беззаконии зачат, и во грехе родила меня мать моя…».
«Просыпайся, Джованна! Твоя потаскуха-мать тебя бросила!».
«Ты возлюбил истину в сердце, и внутрь меня явил мне мудрость Твою…».
«Порок у вас в крови…».
«Дай мне услышать радость и веселие, и возрадуются кости, Тобою сокрушённые…».
«Ты ведь послушная девочка, да, Джованна?..».
«Отврати лицо Твоё от грехов моих, и изгладь все беззакония мои…».
«Ты отомстишь и за себя, и за меня…».
«Сердце чистое сотвори во мне, Боже, и дух правый обнови внутри меня…».
«Будь ты проклят, мерзкий упырь!..».
«Не отвергни меня от лица Твоего, и Духа Твоего Святого не отними от меня…».
«Он не узнал меня, Джованна…».
«Возврати мне радость спасения Твоего, и Духом владычественным утверди меня…».
«Не знаю, куда от неё деться!..».
«Господи! Отверзи уста мои, и уста мои возвестят хвалу Твою…».
«Ты будешь на коленях умолять, чтобы я принял тебя назад…».
«Жертва Богу дух сокрушённый; сердца сокрушённого и смиренного Ты не презришь, Боже…».
Ещё пара фраз и «аминь» под занавес — а потом моя жизнь оборвётся. Как только я произнесу это слово, между тем и этим миром останется последняя преграда — деревянная перекладина: мне нужно будет лишь подлезть под неё, а затем спрыгнуть с моста.