— Да, как вепрь, — подхватила дочка пекаря, пристраиваясь слева.
Велеслав охотно приобнял девушек повыше талии, от чего они разрумянились да заулыбались.
— Ты потом расскажешь мне, как ты с целой шайкой справился? Наедине?
— Чего это тебе-то? Велеславушка, хочешь, я тебя кренделем сахарным угощу?
— Нашла чем соблазнять! Может, укропчику свежего щи приправить?
— Вы чего удумали, бесстыдницы! — вмешался зычный бас пекаря, и обе прыснули в стороны, как мыши. — На парня посреди улицы у всех на виду вешаться!
— Дядька Любомир, а ежели я стану воеводой, ты так же серчать будешь или промолчишь? — может, виной тому лишь детские воспоминания, но в таких случаях в «парне» Велеславу всегда слышался «ордынец». Чудная забава, если подумать, когда один не решается сказать, а другой ни за что не признается, что услышал.
— Ежели станешь, тогда и поговорим, а сейчас нечего девичьей дури потакать… — проворчал пекарь и скрылся в доме.
Площадь кончилась, осталось пройти две узких улочки, а там и родная изба показалась.
— Матушка, я дома!
— Ты где всю ночь шлялся? — Ждана вышла из-за печи и с укоризною оперлась на ухват. — Мать твоя места себе не находила, а ты теперь заявляешься, как ни в чём не бывало! Даже обед — и тот пропустил! Отец твой в кузнице день деньской пропадает, а к столу исправно приходит. Взялся бы и ты за ум, что ли, сколько можно за ворьём да жульём бегать?
Разговор-то, в общем, не новый, Ждана была из той породы женщин, что готовы и мужа, и детей укутать и спрятать под широкой юбкой, лишь бы они не убились да не покалечились. Обычно Велеслав лишь отмахивался, поворчит-поворчит, да остынет, но сегодня взбунтовался:
— Тебе, матушка, только жизни меня учить! А я сегодня разбойника Некраса поймал, который Еремея, твоего, между прочим, свояка обобрал. Кабы не я, залёг бы на дно, да и всё — кто старое помянёт, тому глаз вон, а те, кто видели, уже и не видели ничего.
— И без тебя бы нашлись умельцы, — подвига Ждана не оценила. Более того, оглядела сына с ног до головы, кистень, платком обёрнутый приметила… Велеслав зажмурился по привычке: вой сейчас поднимется будто, лихо лесное палец прищемило. И точно:
— Ты чего ж такое злодей окаянный натворил-то⁈ Я с утреца платок искала-искала, а ты его умыкнул да ещё кровью изгадил! А ещё неплохой, платок-то, годика два бы послужил! Никакой пользы от этой твоей службы в страже, вред один!
Не то, чтобы Велеслав совсем уж был с ней не согласен: житьё у стражника — совсем не сахар. Когда в обход идёшь, кольчугу надевать надобно, летом её припекает нещадно, а зимой — холодит. Десятник, бывает, упражняться заставит до изнеможения, что после ты не то, что разбойника — комара не прихлопнешь. Ну а разбойники, как водится, вовсе не хотят быть прихлопнутыми — драться лезут, того гляди самого зашибут ненароком, хоть пока судьба и миловала.
Да вот только обида детская точила сердце Велеслава. Вроде бы сверстники выросли, по лицу судить перестали, старики его привечали, а если и сказанут чего лишнего — так то ж «любя», как дед Горазд выразился. Другой бы смирился, дело себе нашёл по душе, а вот ему невмоготу было. Хотел Велеслав не равным стать, но лучшим. К кому на поклон ходят, да смотрят снизу вверх. Конечно, в сторону престола княжеского он и не глядел, а вот воеводой сделаться было бы славно. Тем более, говорят, теперешний с самых низов пробился. А староват он уже, рука не так крепка и глаз не тот… Тут путь один: в дружину или в стражу. Но дружинники-то в спокойные времена скучают, пирами да охотами развлекаются, где уж тут проявить себя? А коли князь в набег позовёт, так это в поле надобно ночевать без батюшкиных перин, без матушкиных пирогов… Так и стал Велеслав стражником, и времени даром не терял — даже хмурый десятник нередко хвалил его удаль да находчивость. А как Некрасу башку отрубят — казнили лиходеев нечасто, тут уж очень надо постараться — позлодействовать, — то, может, и князю самому представят, а там кто знает…
Само собою, матушке этого говорить нельзя — не поймёт, не поддержит, только ещё пуще рассердится. Лучший выход — продолжать косить под дурачка — поборника правды да справедливости.
— А ежели каждый так думать будет, то кому город от татей защищать? А уж коли дружина княжеская поголовно мечи да копья сложит, мотыги разберёт, то и вовсе заходи степняк в крепость, бери что надо?
Не угадал, ошибся, не устыдил — лицо Жданы окаменело, посуровело, что виделось страшнее, чем даже гнев.
— Что проку мне до каждого, я о тебе толкую! Вон дед твой покойный дружинник был, и что? Полонянку ордынскую законной женою назвал, а мне теперь пересуды заезжих, да и своих слушай! Девки по тебе сохнут, у завалинки отираются, хоть метлой разгоняй, а отцы их не больно-то с нами роднятся. А ты вместо того, чтобы ремесло почётное да спокойное найти, чтобы глаза ведьмовские делом десятым стали, со смертью заигрываешь, под кистень или кинжал каждый день можешь попасть да суженую вдовицей оставить. И как мне тебя женить, скажи на милость?
Так вот оно в чём дело! А он-то всё думал, чего это матушка его то к зеленщику пошлёт, то к пекарю, то ещё к кому, у кого дочки остались незамужние. Видать решила костьми лечь, но устроить жизнь деточек, чтобы всё, как у людей. Только мнение самих деточек не мешало бы спрашивать.
— А не надо меня женить! — ответил Велеслав с вызовом. — Ты, матушка, уже женила, что старшего брата, что среднего. Чин по чину, невест подобрала из семей позажиточней да поуважаемей, теперь что они, что жены их маются. А я по любви хочу.
— Весь в деда, окаянный! — Ждана махнула рукой от бессилия втолковать неразумному сыну что-либо и полезла в печь за чугунком со щами. Нацедила в миску, да не удержалась — опустила на стол с усилием: — По любви значит, хочешь? Дак озаботься, поищи любовь-то эту! Вокруг десятки девиц — красавиц.
— А мне не нужны десятки. Мне нужна одна. Одна безупречная.
— Таких не бывает, — вздохнула мать и вышла из избы, пришла пора кормить скотину.
Велеслав вздохнул облегчённо — на этот раз гроза миновала. Присел к столу, неспеша доел остывшие щи, поглядывая на небо сквозь крохотное окно. Задумался невольно, правду сказал о любви али только в пику матушке? И так и сяк прикидывал, а всё выходило, что правду. Чтобы от одной улыбки теплей становилось, чтобы обнимала — каждый раз, как в последний, чтобы кровью да делом избранным не попрекала… Может, и правда ждёт его где-то такая? А ежели так, то он обязательно её найдёт.
Глава 10
⟰ Пески времени
Варвара проснулась за полчаса до будильника. Так и не сумев ухватить за хвост ускользнувший сон, она присела на подоконник и стала смотреть в окно. Обычно из него было видно другой берег, от больших заводов до крохотных дач, но сегодня небо заволокло тяжёлыми мрачными тучами, над рекой сгустился туман, а пелена противного мелкого дождя, от коротко мало спасал даже зонт, отбивала всякое желание выходить в эту серую хмарь, бежать на остановку, да и вообще идти в универ.
Девушка перевела взгляд с неуютной улицы на письменный стол, где поверх стопки учебников лежала грамота за лучшее выступление на семинаре — преподаватель любил таким незатейливым образом поощрять у студентов творческий подход. А ведь сколько таких же она могла получить, если бы решилась ещё раз зайти в дом на набережной. Шут его знает, был ли дядя Кощей действительно тем самым сказочным волшебником или просто талантливо прикидывался, но древнюю историю он знал превосходно. Уже несколько дней Варвара находила убедительные предлоги — и так и не воспользовалась ни одним.
Конечно, дело было в нём, парне, которого Варвара прозвала «айсбергом». Раз за разом прокручивая в голове их расставание, она с ужасом представляла, что он о ней подумал. Наплела про какого-то Велеслава, которого она якобы любила… Воспоминание было слишком ярким, слишком настоящим. Но пшеничное поле Варвара видела только в раннем детстве, когда вместе с родителями приезжала на раскопки, которыми руководил дедушка — профессор археологии. А когда она пыталась усилием воли восстановить черты таинственного возлюбленного, воображение всегда рисовало одно единственное лицо… Да что ж такое-то! Что она вообще о нём знает? Кроме того, что он танцует, как бог? Кроме того, что одна его улыбка заставляет сердце биться чаще? Кроме того, что, оказавшись в его объятиях, захотелось никогда больше не отпускать… Тьфу!