Дав времени достаточно, чтобы голод утолить, князь ложку отложил, показывая, что трапеза окончена, да так же вместе с воеводой первым вышел. Тут же слуги набежали, стали недоеденные яства собирать. Да расторопно так, будто опасаются, что боярин какой лишний кусок ухватит — а им потом меньше достанется.
— Идём, — произнёс Мировид, на суету для него знакомую внимания не обратив, — покажу, что делать надо.
И куда-то вглубь терема повёл по проходам запутанным в такой потаённый угол, что не знаешь — не найдёшь. У двери железом окованной достал из под рубахи ключ да в замке повернул. А за дверью той полки, на которых свитков да грамот разных видимо-невидимо.
Оглядел Мировид свои закрома, спросил деловито:
— Ты читать-писать умеешь?
Велеслав кивнул, чем привёл десницу воеводы в прекрасное расположение духа:
— Вот как славно, значит хороший помощник выйдет! А то я уж подустал один все записи вести да раскладывать.
— Неужто во всём тереме не нашлось, кто тебе подсобить может?
Мировид дверь поплотнее прикрыл да объяснил, голос понизив:
— Грамотных-то здесь много, а вот тех, кому довериться можно — днём с огнём не сыщешь. Работа моя как раз в том, чтобы, подобно сотнику твоему, лихоимцев среди свиты княжеской искать. Как тут выбрать, ежели каждый может повязанным оказаться?
Подивился Велеслав такому признанию:
— А как же ты меня в логово своё сокровенное пустил, считай — с улицы?
— Да вот кажется мне, что не похож ты на человека, что с ними в сговор вступить может, — вроде бы без упрёка сказал, без злобы, с похвалой даже, но вот только Велеслав всё равно уязвлённым себя почувствовал.
— Хочешь сказать, что никакой лихоимец с ордынцем якшаться не станет, дел с ним не заведёт?
Усмехнулся Мировид горько, руку на плечо ему положил:
— Ты молод и горяч, а потому совета от старшего послушай: то верно, что люди по лицу да одёжке встречают, но провожать-то будут по делам. И коли во всём с тобой случившемся на кровь пенять будешь, которую не изменить и не спрятать, то столько путей-решений упустишь — не сосчитать.
Задумался Велеслав над его словами крепко. По всему выходило, что верно говорит: ведь сколько он за жизнь свою на сотоварищей ни злился, а всё ж таки не сидел в углу, судьбу свою кляня, в стражу пошёл, в тереме вон оказался…
— Прости, Мировид, и впрямь погорячился, — признал он наконец, — спасибо за науку.
— Тогда и славно, — десница воеводин кивнул, благодарность принимая, — мне отлучиться надо будет, а ты пока заметки о минувшем деле разбери, а то второй день руки не доходят.
Указал он на щит из досок сколоченный, на котором кусочки бересты висели, прибитые гвоздиками — экое дорогое удовольствие! [1] — и соединённые нитками, как тропами путеводными…
Ушёл Мировид, а Велеслав стал изучать, что же это за устройство такое дивное. На каждой бересте о ком-то из городских было писано: про сотника было, в самом центре, про Некраса, про Любомира даже. На каких-то даже рисунки были, махонькие, да узнаваемые. Из стражи много знакомых попалось. Под конец Велеслав и себя нашёл, повнимательнее прочитал.
Стражник Велеслав, сын кузнеца…
Нравится девкам
Отважен до безрассудства
Невежлив и невоспитан. Охоч до званий и почестей…
На последних строках Велеслав аж поперхнулся от возмущения: до позавчерашнего дня он лично с Мировидом не был знаком. Стало быть, кто-то наплёл про него такую околесицу⁈
Только приписка малая в конце, впопыхах сделанная, успокоила:
Ставит данное слово превыше лёгкой наживы
В том только себя винить, что увлёкся, не заметил, как дверь открылась, а потому, когда кто-то рукой плеча коснулся, вздрогнул и развернулся резко, бересту уронив.
— Ох, и напугала ты меня.
Варвара рассмеялась, весело так, беззаботно.
— Так ты на щеколду изнутри в следующий раз запирай. Ладно я, а вдруг тать какой бы забрался?
Промолчал Велеслав, ошибку свою признавая, но озвучивать покаяние не торопясь. Да Варвара всё и так без слов поняла:
— Да не кручинься ты, все, кто первый день в тереме жуть какие рассеянные становятся. Я даже одно время думала, порча какая. Потом пройдёт.
Венец золочёный красил её не меньше, чем простая лента, даже стати добавлял, что ли, но вот в сарафане городском всё равно она как будто милее казалась…
Варвара тем временем бересту подняла, прищурилась, чтобы лучше видеть:
— До чего ж забавно сначала со слов чужих суждение составлять, а потом воочию увидеть.
— Ну и как? Правду сказывали, аль нет?
— Ещё какую правду — невоспитанный и есть.
Захихикала Варвара, глядя, как брови его нахмурились.
— Может и так, да только и ты не лучше, — но таки придумал Велеслав, чем ответить. — Чуть что — сразу руки распускаешь.
Ждал, что спорить начнёт, но нет, лишь позубоскалила:
— Ну надо же, какое у нас трогательное единодушие. А раз так, давай что ли чего полезное сделаем?
И другой листок со щита сорвала, третий. Стала по стопкам раскладывать: стражу к страже, городских к городским…
В четыре руки быстро управились, доски освободили.
— Хорошо, что ты здесь, — промолвила Варвара в конце. — Я тут не могу целыми днями крутиться, батюшка вечно меня потеряет и весь терем на уши поставит. Было бы из-за чего, куда я из-за забора денусь! А Мировиду самому тяжко всё в порядке содержать, то одно валяется, то другое под сундук закатится…
— А ты, значится, давно ему помогаешь?
— Уж год почти. Помню, отец мне нянюшку новую назначил, а сам на охоту уехал дней на несколько. И эта грымза старая решила, что уж она-то воспитает из меня княжью наследницу. Сколько я от неё наслушалась — вспоминать тошно. И что вышиваю-то я плохо, и спину держу недостаточно прямо… ну я и сбежала тогда, а Мировид меня нашёл, да не выдал. Батюшке я, конечно, на нянюшку нажаловалась, в тот же час со двора погнали. Но ежели бы у Мировида не пересидела, за те дни она бы из меня всю душу вытрясла. С тех пор стараюсь подсобить ему, чем могу. Раньше всё с грамотами возилась, только в эту ярмарку смогла на вылазку напроситься — всё боялся, не пускал.
В былые дни Велеслав бы непременно ляпнул что-то вроде: «и что бы ты без меня делала?». И был бы прав, между прочим. А тут вот не захотел на её фоне приосаниться, наоборот, хорошее что-нибудь сказать потянуло:
— Для первого раза у тебя очень неплохо получилось.
— Вот ведь льстивый лис, — усмехнулась Варвара. — Не хуже меня же знаешь, что одна осталась бы я сначала без денег, потом без сластей.
— Но, — добавила чуть погодя, — раз ты у нас такой герой, подсоби ещё с кое-чем. Лавочку подержи, у неё ножка шатается, а я бересту куда следует разложу.
Так и сделали: Варвара на лавку птичкой вспорхнула, стопочки на полку пристроила. Да вот когда спускаться стала — оступилась она, чуть костями не загремела об пол, ежели бы Велеслав её под рученьки не подхватил.
— Пакость проклятущая, — Варвара лавочку сапожком изволила пнуть, но тихонечко, чтобы палец не отбить. — Через раз с неё падаю, держи — не держи. Заменить бы давно, да то Мировиду некогда, то я забуду…
А потом вдруг обернулась, по плечу погладила, приятно так:
— Зато когда здесь ты, хоть пятки не отбила! Ты просто лучший напарник, которого только вообразить можно!
— Так значит вот кто я для тебя — напарник? — спросил с шуткою, да вот только ответ услышать хотелось побольше, чем обычно бывает ради забавы.
Но Варвара схитрила, вопросом на вопрос ответила:
— А кем бы ты хотел быть?
— Пока годится, — произнёс Велеслав, только чтобы от ответа уйти. А может, он и сам пока не знал этого ответа.
[1] В древние времена гвозди ковали вручную — и для строительства, и для подков лошадям. Стоили такие изделия довольно дорого. И то, как Мировид ими пользуется говорит как о благосостоянии, так и о великой любви к работе.