— Как вы себя чувствуете, Варвара Петровна?
Она озадаченно хмыкнула: Варварой Петровной её до этого называл только завуч — когда взывал к совести и просил больше не бить одноклассника портфелем по голове за попытку дёрнуть за косу. Наверное, папа подсуетился, поставил на уши всю больницу.
В любом случае, пробуждение по мнению Варвары получилось весьма приятным, а потому она ответила:
— Хорошо. Очень хорошо.
— Понятно. Наркоз ещё не до конца отошёл, — резюмировал врач и что-то отметил в блокноте.
Он внимательно осмотрел повязку на животе, записал показания приборов. Варвара не сопротивлялась, позволяя врачу делать свою работу. Он почти закончил, когда в палату, иначе и не скажешь, влетела мама, на ходу натягивая на сапог бахилу.
— Варенька! Доктор, что с ней? Скажите, мне, что опасность миновала!
— Успокойтесь, — врач ещё раз поправил очки, — операция прошла хорошо. Теперь ей просто нужно время на восстановление.
— Спасибо, доктор. Спасибо вам! Вы не представляете… Если вам…
— Оставлю вас наедине, — он ободряюще похлопал маму по плечу и тактично вышел.
Мама опустилась на пустой стул возле кровати, протянула руки, чтобы крепко обнять, но отдёрнула на полпути, боясь повредить швы.
— Как только папа позвонил, я вылетела ближайшим рейсом! Ты не представляешь, как я волновалась!
Варвара дотянулась до её ладони и чуть сжала холодные пальцы:
— Мам, всё в порядке. Со мной бы ничего не случилось.
Она покачала головой:
— Ох, мне бы твою уверенность, дочь. Как тебе удаётся быть такой спокойной? Наверное, дело в лекарствах…
В другое время Варвара не сказала бы при родителях таких вещей, но тогда, наверное, поддалась чувствам.
— Я просто нравлюсь смерти. И пока это так, из мира живых меня никто не заберёт…
Ближе к вечеру действие препаратов постепенно сошло на нет, и живот начал чесаться, а потом болеть. Такая мерзкая зудящая боль, к которой можно притерпеться, но спать мешает всё равно.
Чтобы отвлечься, Варвара занялась изучением своей прошлой жизни. Память поддалась — и весьма охотно. Кадры прокручивались в голове, как документальное кино. Просто кладезь исторических фактов! Отличный доклад бы получился, жаль без письменных источников никто не поверит… Какие-то моменты были трогательными и радостными: Варвара ощущала ту старую любовь, но не как в первый раз — остро, это скорее походило на светлую ностальгию о том, что было, но прошло.
Когда там, в воспоминаниях, в сердце вонзился нож, в груди засаднило фантомной болью, но это было последнее, что беспокоило Варвару. Даже живот почти прошёл. Она просто лежала, глядя в потолок и думая о том, что из-за раны придётся проторчать в больнице несколько дней, а то и недель. Она же извёдётся, пытаясь угадать, обманул ли её Кощей или собственная память!
Потому что на воображаемой киноплёнке не было никакого Хана. Это Велеслав убил Варвару.
— Не вини в том меня, себя вини. Ведь ты — это и есть я.
Хан возвышался над ним — не как чёрт, как сама Тьма воплощённая. Отблески факелов превращали всё вокруг в картину Пекельной пустоши.
— Идём, — коротко приказал степняк.
Не было сил, ни телесных, ни душевных отпустить Варварину руку. Хотелось лечь здесь рядом с ней и вместе уснуть смертным сном… Но тело Велеславу больше не принадлежало. Как в забытьи он зашагал по знакомым проходам. Вперёд, вглубь княжеского сада. Там, под старым дубом нашёл бугорок, такой неприметный, что не зная не найдёшь.
Хан осторожно приподнял слой земли с живой зелёной травой, распахнул крышку деревянного ларца, где поверх кафтана, поверх шапки лисьей лежала самоцветная сабля.
Что за морок? Как оказались здесь те самые одежды, что сейчас духа нечистого украшали?
— Знаешь, что это? — спросил Хан с неприкрытой злобой. — Приданое, что бабушка Бахира для жениха хранила, да за деда твоего вышла, не сгодилось.
Молчал Велеслав. Страшное осознание как молотом кузнечным в голову забивалось.
— Да, Велеслав, — каждое слово Хана и было ударом этого молота, — это ты Некраса и его шайку в лесу порешил. Это твоя рука сотнику удар нанесла. Это ты Варваре своей свадьбу сорвал. И вот теперь это ты убил её!
— Нет, — разум пришёл в совершенное смятение. — Нет… нет… ты лжёшь мне, чёрт…
Всё, что Велеслав мог сейчас — отрицать очевидное. А память тем временем уже рисовала картины, одновременно сладкие и болезненные. Как танцует в руках ветер, разбрасывая по поляне разбойников. Как вгрызается сабля в живую плоть… как летит нож прямо в сердце.
— Ты — дурак, Велеслав. Ты правнук шаманки, что повелевала степью. Внук ведьмы, что красотой своей пленяла даже врагов, и ратника, что берёт, не спрашивая. Ты мог бы стать величайшим из ханов и объединить племена. Или князем этого насквозь прогнившего города. Для этого тебе просто нужно было прислушаться к голосу свободной крови, стать мной, своей самой могучей, самой лучшей частью. Но ты избрал удел раба, вечного ордынца для чужого народа. Так пожинай же плоды того, что натворил.
Весь мир, что ещё вчера казался непознанным и огромным, навсегда обернулся кошмаром, которому не будет конца.
— Первого луча солнца дождусь, — Велеслав закрыл тайник, и, поднявшись на ноги, принял решение, — и пойду повинюсь. Пусть голову рубят — заслужил. От одного лишь тошно — Варваре Небеса уготованы, а мне с тобой лишь Пекло светит. Даже в посмертии в глаза любимые не посмотрю.
— Давай, признавайся, — хохот Хана набатом гремел в ночной тишине, — но предостерегу тебя напоследок: твоя жизнь — моя жизнь. А свою я собираюсь дорого продать. Скольких сотоварищей ты готов в жертву принести, чтобы навсегда со мной распрощаться?
Вот что ему противопоставить? Не верить причины нет — и правда весь город в крови утопит.
— Тогда… я уйду в лес. Отшельником стану, ни к чему мирскому не прикоснусь, только бы тебя, отродье Пекла, в узде удержать…
Тревогу в тереме быстро подняли, ворота городские крепко на замок закрыли. Но слетели они с петель по одному слову. Чёрный конь растворился в ночи, не догнали его ни копья, ни стрелы.
Торёная дорога ложилась под копыта, как путь в никуда.
Преследуя, издеваясь, в голове звучал голос:
— Беги, Велеслав, беги. Да только нельзя убежать от себя…
Глава 29
⟰ Обыденные странности
Кощей грустно посмотрел на включённый ноутбук, который сейчас показывал открытый документ, смиряясь, что традиционно поиграть после завтрака не получится. Спросил только:
— А ты чего это тут делаешь?
— Объяснительную пишу, — не оборачиваясь ответил жнец и положил ещё один заполненный с двух сторон лист наверх стопки толщиной где-то с ладонь, — на каких основаниях я переломал тому грабителю руки и ноги.
— Чего тут объяснять-то? — возмутился волхв. — На твоём месте я бы вовсе его убил.
— Вот нужно чтобы в службе контроля деятельности управлений смерти тоже так подумали.
Кощей скорее в шутку взял верхний лист вчитался в него и вытращил глаза в неподдельном изумлении:
— Это что, век мне костей не собрать, такое⁈
— Да чтоб меня через девять кругов да в престол Сатаны! — рявкнул демон, со злости стукнув кулаком по копии объяснительной, так что она едва не полетела на пол.
В тёмной комнате без окон, всё убранство которой составляли стол для судей и кафедра ответчика, их было трое.
Шестикрылый серафим дочитывал свой экземпляр, вытирая глаза большим клетчатым платком и не забывая проникновенно комментировать:
— … подумать только, символ исчезнувшей секты, в ликвидацию которой пришлось вмешаться небесной канцелярии, поскольку она угрожала существующему миропорядку! А как умело замаскировано-то, я бы сам никогда не догадался! потрясающая бдительность!… ох, боги! запрещенный обряд жертвоприношения душ номер восемь из списка подлежащих контролю… и…и… вообще! какой омерзительной скотиной надо быть, чтобы собрать поправки 5, 143 и 798 к акту о превентивном усмирении за одно деяние!…