Помнит, что неведомая сила несла его дальше и дальше, крутила.
Помнит, как отчаянно молотил пухлыми лапками в ледяной воде. До боли в жилах вытягивал шею, задрав нос, чтобы тот ни в коем случае не ушел под воду. Окуда-то он точно знал, что должно делать его тело.
И еще помнит, как пищал и скулил все время, пока кто-то не схватил его в охапку, сжав цепкими пальцами маленькое тельце. Он продолжал извиваться всеми окоченевшими от холода конечностями, в глазах не было четкой картинки.
Потом короткое падение, глухой удар о что-то твердое и темнота... Его накрыло сверху чем-то теплым и по всему телу пошла приятная высушивающая шкуру возня.
Тогда он вспомнил маму, ее приятно мокрый теплый язык, ее заботливые зубки, нежно сомкнутые на загривке, вкус ее молока. И толкотню братьев и сестер по бокам. Совсем недавно они были все вместе. Что произошло?
А потом темнота исчезла
Во внезапно вспыхнувшем свете стали понемногу вырисовываться черты его спасителя - и как же он рад его видеть!
Он бесподобен!
Нет, пес просто должен его облизать! Что и делает, подавшись всем своим существом к небритой щеке. Он вдыхает запах его кожи и влюбляется в него сразу же. Человек отрывает сырой комок любви от лица и на вытянутой руке с презрением разглядывает его. Щенок, поджав хвост, со страхом смотрит на воду внизу. Неужели выбросит?
Нет! Лишь швыряет его на дно лодки и говорит:
- Везучий ты, псина... Мне нужен сторожевой пес, ясно? Так что, давай без этих нежностей!
С этих слов и началась его собачья жизнь во второй раз.
Холодная будка, цепь, часто пустующий желудок, ни единого ласкового прикосновения или даже слова. Будь у него другой хозяин, его молодая шерсть сияла бы на солнце, в пасти хватало бы зубов, в миске косточек и сосисок, а в повседневных играх веселью не было бы конца и края.
Но ни о каком мытье, помимо боязненного купания летом в речке и валяния в снегу зимой, он и не подозревал. Косточки иногда удавалось найти на свалке за поселком. Сосиски можно было попробовать выклянчить у сердобольных детей односельчан или добродушных старушек. Но и в том, и в другом случае можно было нарваться на неприятности с другими собаками. Сельские детишки любили его, а пес, несмотря на жестокое обращение дома, любил играть с ними и слушать их звонкий смех. Это если везло вытащить голову из ошейника на цепи и убежать за забор. Хотя, о каком везении можно говорить, если рано или поздно ему приходилось возвращаться и хорошенько огребать?
Он не мог не вернуться!
И не потому, что некуда было идти. Он любил его! Самой преданной собачьей любовью любил своего хозяина! Он спас его!
А еще у него обязательно было бы имя. Будь у него другой хозяин. Пес вздохнул и исподлобья продолжил наблюдать профиль своего человека.
***
Горячий пепел падает ему на колено, обжигает сквозь ткань пару волосков и кожу.
- Ай! Твою мать! - мужчина, стряхивает его трехпалой рукой на вылинявшее сидение, а оттуда - под ноги, к копящейся там десятилетиями грязи. Туда же раздосадованным плевком отправляет окурок и со злостью топчет его, продолжая матерную тираду.
С пустующего засаленного сидения справа с торчащими из под обивки кусками поролона, он хватает бутылку без опознавательных знаков, впивается зубами в пробку, выдирая ее из горлышка... Тоже тьфу на пол! К черту, мать ее едрить! Облизнув сухие губы, Николай основательно прикладывается к своему успокоительному - сам гонит эту муть на березовых бруньках и гордится своим рецептом. Он, как младенец у мамкиной груди, удовлетворенно закатывает глаза и его горло, изнемогая от жара этого пойлапринимает глоток за глотком. Через секунду, по началу обиженно съежившись, и желудок покорно всасывает эту дрянь. Не в силах справиться в одиночку, он отправляет какую-то часть дальше по истерзанной язвами требухе. И один из самых древних ядов вновь принимается жрать организм Николая изнутри.
Сам он, тем временем, подобрел. В теле появились те самые, его любимые, легкость и покалывание, придающие ощущение плавного парения над всеми его проблемами. Он продолжил мечтательно смотреть по сторонам, подпевая заплетающимся языком очередному хиту. Какая красота кругом!
Несмотря на последнюю отчаянную атаку Бабьего лета, осень пакостной моросью уже распылила свои семена. Их всходы никогда не заставляют себя долго ждать. Их плоды уже шелестят янтарем и багрянцем на смиренных рощах. Лишь местами хвойные истуканы гордо возвышаются, бесстыдно и даже насмешливо разглядывая наготу собратьев. О, скоро будет жатва! И работяга-ветер, баюкая, разнесет и уложит ровным слоем на уже пожухлую траву великий урожай мертвой листвы. А его брат, дождь, жирными каплями спрессует и надежно прижмет все к земле. Все готово! Занавес! Атракт легких заморозков... И следующим актом в бесконечном спектакле смены сезонов - метель, метель, метель... Золотая пора в этих краях проносится стремительно, зато никто не в праве упрекнуть ее в непунктуальности - она всегда приходит вовремя.
Николай увлеченно осушал оставшуюся половину бутылки и совершенно не следил за дорогой - за долгие годы он выучил каждый поворот. К тому же, он ни разу не встретил ни единого
К ому тут чего надо-то? Лес кругом да комарье с ладонь!
пешего путника.
Пес на заднем сидении вскинул уши. Поднялся на лапы, затоптался, скуля и повизгивая. Он озабоченно утыкался носом то в левое, то в правое окно автомобиля.
Ощущение полета уже не доставляло мужчине того эйфоричного удовольствия. Он склонил отяжелевшую голову над рулем и
Что-то мне не по себе...
натужно вдохнул. Побелевшие пальцы напряглись, заскрипели кожей на баранке.
Собака зашлась обеспокоенным лаем.
- Да, заткнись ты! Глупая скотина! - буркнул Николай.
Внутри, похоже, даже заговорщически переглянувшись, желудок и кишечник твердо решили отомстить хозяину за годы алкогольного ига, и с силой толкнули все склизское содержимое вверх по пищеводу. Обжигающая горькая жижа подступила к горлу Николая и его, кажется, впервые за последние десять лет...
"Стошнило? Ну, да! Точно!" - взорвалась в его голове истина.
Слезящимися глазами, тяжело дыша, он удивленно смотрел на грязно-желтого цвета блевотину, расползшуюся лужей между ног и стекающую по коленям...
- Это ж надо! Блеванул! Ха! - усмехнулся алкаш со стажем.
Тыльной стороной ладони он небрежно смахнул зловонные капли с губ, кое как поднял голову над рулевым колесом и...
Его окосевшие глаза мгновенно сфокусировались, веки распахнулись - прямо перед капотом он увидел силуэт человека, идущего спиной к нему по правой обочине.
- Блядь! Откуда?! - он резко крутанул руль влево.
Перед тем, как автомобиль перевалился колесами через края плит и покатил, сшибая густые заросли репейника, до ближайшего дерева, Николай заметил, как незнакомец обернулся и посмотрел на него с равнодушной миной. И фиалкового цвета глазами...
- Ой, бля... Уф! Аррр...- водитель скакал на ухабах, норовя пробить головой потолок машины. Он, ухватившись за баранку одной рукой, дергал рычаг коробки передач. Непослушные ноги безотчетно по очереди давили то на газ, то на сцепление, напрочь забыв о средней педали. Собаку на первой же кочке опрокинуло на пол и болтало там безвольным кульком.
Оставляя два отчетливых следа колес в высокой траве, дребезжа своей старостью и истошно рыча, машина, наконец, нашла свое последнее пристанище. Почти не потеряв скорости, она врезалась в тополь и, чихнув, заглохла навсегда. Лишь пара ворон, испуганно каркнув, сорвалась с ветвей и скрылась в начинавших сгущаться сумерках.
В момент столкновения Николая хорошенько тряхнуло и в кадык резко уперлась верхняя дуга рулевого колеса. Он откинулся назад и с трудом втягивал и давил наружу загустевший, как зефир, воздух. От удара о лобовое стекло перед глазами пышным цветом напомнили о себе давно позабытые им черные
Опять! Только не это
!