– Этой проблемой займемся погодя.
– Пообещай, что мы ей займемся, не отскочим в сторону.
– Обещаю, – рыкнул Луис. – Будем делать все, что получится.
«Мобиль» напарники бросили в четырех кварталах и пересели в свой родной «Лексус». В машине, кстати, был установлен «Сириус» – спутниковая радиосистема, по которой Ангел и Луис могли на свое усмотрение выбирать каналы. Договоренность была такая: в порядке очередности один рулит процессом, а другой не имеет права лажать или брюзжать. Сегодня очередь рулить была Ангела, и всю обратную дорогу на Манхэттен в машине играла «Первая волна».
Так что путь домой протекал, можно сказать, в непринужденной тишине (не считая грома динамиков).
А тем временем к югу отсюда постепенно выковывалось второе звено в цепи убийств.
На момент, когда вошел хищник, людей в баре было всего ничего. Свою добычу хищник наметил почти тотчас: унылого толстяка с сутулыми скругленными плечами, лысого и потного; в грязно-зеленых штанах, уже скоро месяц как не знающих утюга или прачечной, и в грубых бурых башмаках, за которые годы назад он, в его понимании, выложил уйму денег, а теперь вот не мог наскрести хотя бы на то, чтобы купить себе новые. Толстяк понуро сидел и нянчил в руке стакан с бурбоном (янтарной жидкости на донышке меньше чем с ноготок, остальное подтаявший лед). Наконец он со вздохом эту смесь намахнул. Бармен из вежливости спросил, подлить ли еще. Толстяк полез за кошельком, долго в нем рылся, что-то прикидывал. Наконец кивнул. В стакан щедро плеснулось (на самом деле щедрость просчитанная: вискарь был из самой дешевой бутылки).
Хищник вобрал в себя все портретные детали толстяка. Пухлые короткие пальцы с ободком на том месте, где когда-то, по всей видимости, было обручальное кольцо. Двойные обручи сала на боках. Пузо, перевисающее через дешевый ремень из кожзама. Темные потеки на рубахе под мышками. Матовый блеск пота на щеках, лбу и лысой макушке.
Все потеешь и потеешь, да? Потеешь даже зимой от усилия таскать свою рыхлую студенистую тушу? Усилия, с которым неизвестно как справляется сердце. Летом употеваешь в майке и шортах, а когда выпадает снег, преешь под слоями одежды. Как, интересно, смотрелась твоя жена? Такой же жирной и противной, как ты, или она все-таки пыталась следить за фигурой, в надежде, что сможет привлечь кого-нибудь повидней, пока ты в отъезде, даже если этот «кто-то» просто попользует ее всего на одну ночь? (А уж она-то в эту ночку выжмет из него все, что можно.) Думаешь ли ты о таких вариантах, мотаясь из городишка в городишко, с трудом наскребая на жизнь? Всегда хохочешь никчемно громко, скрепя сердце платишь за выпивку, которой не позволяешь самому себе, но проставляешься кому-то в кабаках, лелея мысль, что на тебя клюнут, тебя заприметят, приголубят, что-нибудь закажут, купят? Всю свою жизнь ты провел в бегах, убогий человечишка, извечно уповая на то, что настанет грандиозный прорыв, но он так и не настал. Что ж, хочу тебя обрадовать: твоим тяготам близится конец. Я – твое избавление.
Хищник заказал себе пива, но пригубил его буквально для вида. Ему не нравилось, как оно притупляет умственные способности: это мешало в работе, чем он не мог поступиться ни на йоту. Исподлобья хищник крадучись оглядывал себя в зеркало напротив стены: высокий, волосы с проседью, поджарое тело скрыто под кожаной курткой и черными слаксами. Кожа желтовато-землистая. Ему нравилось следовать за солнцем, но выбранное поприще не всегда допускало такую роскошь.
Ведь нередко бывает так, что убивать приходится в местах, где солнечный свет отсутствует, а по счетам приходится платить.
Вместе с тем надо признать, что улов в последние несколько месяцев скуден. И это по-своему тревожит. Ведь все было совсем не так. Когда-то у хищника была внушительная репутация. Он был Жнецом, а это звание обладало определенным весом. Репутация все еще держалась, но в каком-то смысле срабатывала уже в минус. Жнец был известен как человек с определенными аппетитами, которые просто научился встраивать в работу. Но иногда они одерживали над ним верх. Хищник осознавал, что за истекший год не раз переходил грань. Убийство должно было совершаться просто и быстро, а не с затяжкой и болезненно. Это вызывало сумятицу и гневило тех, кто его нанимал. С той поры работа стала уже не такой изобильной, а без работы аппетиты Жнеца нуждались в другом выходе.
За добычей он обычно ходил два дня: практика, а заодно удовольствие. Про себя привычно именовал свою добычу убоиной. «Цель», «жертва» – таких слов для него не существовало, как и слова «потенциальный». Тоже мне термин. Для Жнеца, как только он фокусировался, убоина была уже мертва. В данном случае имело смысл присмотреть для себя кого-нибудь более достойного (если хотите – интересного), но именно этот толстяк показался хищнику особо отталкивающим: стойкая привонь печали и неудачливости, дающая понять, что мир без него не обеднеет. Своим видом и поведением толстяк влек хищника к себе примерно так, как самое медленное животное в стаде притягивает внимание гепарда.